В Национальной федерации слепых мы приобрели ему библиотечную карточку, и тогда ему неожиданно открылся новый мир. Всю неделю он слушал сокращенный вариант дарвиновского «Происхождения видов», «Речи выдающихся американских политиков» и «Короткую остановку» Зейна Грея.
Вечером, накануне моего возвращения на факультет, он пришел ко мне в комнату и уселся в маленькое кресло, которое до сих пор стоит возле моего старого письменного стола. Золотистые волосы на его руках блестели при свете моей обшарпанной настольной лампы. На его футболке виднелись пятна от соуса.
– Сара… – начал было он, но не смог закончить. Он опустил голову, в его рыжих волосах пробивалась седина. Он молча уткнулся лицом в ладони, чтобы скрыть слезы. Единственный раз, когда я еще видела его плачущим, это в больнице, в ожидании вестей о состоянии матери.
– Спасибо, – наконец выговорил он. И только.
Когда мы подъезжали к маленькому, ухоженному дому моих родителей, я изрядно волновалась. Я понимала, что на них произведет впечатление бизнес Умберто и его привязанность ко мне, но не знала, насколько ловко они будут себя чувствовать в его присутствии. Я и сама-то давно их не видела.
Мама вымыла пол в кухне, отполировала дубовый обеденный стол и купила для нас новые простыни и полотенца. Отец был сам на себя не похож в начищенных кожаных ботинках. Его буйные кудри были зачесаны назад, а рукопожатие казалось чересчур крепким.
Во время приготовлений к чаепитию мама сетовала, как я похудела, а я думала, как она поправилась.
Прежде чем сесть за ужин, мы с Умберто отправились в мою комнатку, чтобы распаковать вещи. Среди них не оказалось его шелков, габардинов и лайковых ботинок. Он привез с собой джинсы, дорожные ботинки, хлопчатобумажные рубашки и вельветовые брюки.
– Ты самый тонкий человек в мире, – сказала я и обняла его.
Мама стала показывать ему мои старые фотографии и награды, которые все еще висели у нее на стенах.
– Сара была примерной студенткой, – приговаривала она. – Она всегда слыла первой в своей группе.
А на что еще могла я рассчитывать, подумала я со злостью. Ты превратила себя в затворницу. Отец пропадал у какой-то женщины. Мне пришлось самой себя делать.
На Умберто произвели впечатления мои награды: – Она никогда мне об этом не рассказывала! А какие красивые платья!
– Я сама их шила, – сказала мама с гордостью. – Теперь, конечно, она одевается в магазинах на Беверли-хиллз. Моя Сара достойна всего самого лучшего.
Я старалась не обращать внимания на ее тон.
– Мама очень талантливый модельер и швея. Если у меня есть вкус, то этим я обязана только ей.
Мама подала пышный шоколадный торт, и Умберто слопал два куска, хотя и поклялся, что после Нового года не съест ни куска шоколада. А уж поинтересовавшись рецептом, он совершенно покорил мамино сердце.
Она прямо-таки зарделась от удовольствия:
– Это обыкновенный домашний торт. Я уверена, что для ваших поваров это не проблема.
– Совсем наоборот, – возразил Умберто, – в ресторане никогда не поешь так вкусно, как дома.
Мама написала ему рецепт на бумажке и объяснила, как следует замешивать тесто. Умберто внимательно слушал, уточняя, какие лучше использовать орехи и шоколад, хотя мне было совершенно очевидно, что он разбирался в этом гораздо лучше, чем моя мать. Глядя на то, как они склонились над рецептом, я вдруг нашла в них очень много общего. Как глупо было с моей стороны не заметить этого сразу!
С папой Умберто тоже нашел общий язык. Он словно из ниоткуда извлекал имена бейсболистов, результаты футбольных матчей и даже делал прогнозы на предстоящий розыгрыш суперкубка. Он заставил отца смеяться, пить пиво и чувствовать себя счастливым этой ночью. В знак наивысшего признания отец достал для него свою старую, потертую бейсбольную перчатку. Каждый раз, когда он радовался, он доставал перчатку и ловил ею мяч. При этом каждые пять минут он издавал звук, напоминающий удар битой по мячу. Позднее, когда мы с Умберто без сил повалились на мою старую двуспальную кровать, я спросила:
– Откуда ты все это знаешь? Ты ведь никогда даже не смотришь футбол?
Он усмехнулся: – Я должен уметь разговаривать с любым человеком. У нас в ресторане бывает множество футболистов. Вчера один из них перечислил мне всех претендентов на выход в финал. Мне показалось, что твоему отцу это будет интересно.
– А что ты скажешь о моей матери?
– Мне она понравилась, только она показалась мне немного неискренней.
– Она чувствует себя обманутой. Но она не принимает в расчет, сколько мне приходится работать, чтобы иметь то, что я имею.
– Зависть никогда не принимает этого в расчет. Я поцеловала его. Спокойно, двигаясь медленно и беззвучно, он вошел в меня, продолжая одновременно гладить рукой. Я кончила бурно и быстро, вцепившись в него, словно детеныш обезьяны.
На следующий день отец отправился с Умберто ловить крабов, а мы с матерью пошли за продуктами. Прямо в супермаркете она стала донимать меня разговорами.
– Он такой очаровательный, Сара. Такой воспитанный. А как он в постели?
– Что надо, мама. Даже слишком. – Я перебирала помидоры, чтобы выбрать те, что покрепче.
– Как это мужчина может быть слишком хорошим?
– Ну не знаю… слишком опытен.
Она схватила меня за рукав и притянула к себе.
– Я умоляю тебя, не испорти все! Ты должна ценить его! Ты всегда создаешь проблемы там, где их нет.
Я вырвала руку.
– Ты хочешь сказать, что я не прячу голову в песок, как ты?
Выражение ее лица изменилось. Она отвернулась и стала накладывать яблоки в тележку. И зачем я позволила ей втянуть себя в склоку?
– Извини, мама. Давай будем терпимее друг к другу. Я еще не знаю, как у меня все сложится с Умберто. Мне кажется, что я люблю его. Думаю, что он тоже меня любит. Но пока что это все.
Но мою мать не так-то просто было успокоить.
– Ладно, – ответила она, но настроение у нее испортилось, и она стала молчаливой.
Отец и Умберто вернулись под вечер, от них пахло рыбой, а щеки их пылали от ветра. Умберто направился на кухню, чтобы вывалить из сумки со льдом одиннадцать роскошных крабов, которые ползали и хватали друг друга клешнями. Он заявил, что приготовит суфле из свежих крабов, и пошел наверх принимать душ, а отец тем временем отправился мыть грузовик.
– Отличный малый! – сказал отец, вернувшись. – Он знает о лучших игроках почти столько же, сколько и я. – А затем добавил, понизив голос: – Но мне кажется, ему немного не хватает выносливости. Не мог пройти с сумкой одну милю до котелка. Сказал, что хочет доставить крабов домой сырыми и здесь приготовить. Но я думаю, он просто устал.
Я была озадачена. Умберто каждый день плавал в бассейне и находился в отличной форме.
Поднявшись в спальню, я застала Умберто только что вышедшим из ванной. Он хромал.
– Что случилось? – спросила я.
– Т-шш. Твой отец уронил мне на ногу сумку со льдом. Кажется, у меня сломан палец.
Я взглянула на его ногу и увидела, что его правый мизинец посинел и распух.
– О Боже, Умберто, дорогой! Кажется, ты его действительно сломал!
– Ничего не остается, кроме как подвязать его к соседнему пальцу. Со мной это уже бывало.
– Так почему ты не сказал об этом отцу?
– Мне не хотелось ставить его в неловкое положение и портить ему отдых.
– О, дорогой! – я обняла его и пошла в ванную за бинтом.
Он был прав. Отец и вправду расстроился бы. Деликатность Умберто потрясла меня.
Перевязка помогла, но весь остаток выходных Умберто проходил в теннисных тапочках. Когда я показала ему мою школу, он усмехнулся и заметил:
Даже то, что ты выпускница маленькой школы, и то впечатляет.
Я толкнула его локтем, и он сфотографировал меня у школьных ворот. Я позировала ему, демонстрируя бицепс. Позже он сфотографировал меня вместе с родителями на фоне нашего дома. Ни разу в присутствии родителей он даже не намекнул на разницу в нашем финансовом положении.