– Возможно, – сказала я.
После встречи с Захарией я обрадовалась, увидев у ворот своего дома машину Умберто. Я открыла дверь и громко поздоровалась, но никто мне не ответил. Пройдясь по дому, я услышала звук льющейся в ванной воды, приглушенный закрытой дверью. Я улыбнулась, представив себе, как Умберто лежит, вытянувшись, в ванне.
Его одежда валялась на кровати. Я быстро сложила свою одежду рядом с его и, обнаженная, отправилась на цыпочках в ванную.
Я открыла дверь и быстро юркнула внутрь, чтобы не выпустить пар, но приветствием мне был протяжный и печальный вой. Оглядевшись, я заметила следы борьбы. Это была какая-то мешанина из мыла, поводков, собачей шерсти и страха.
Умберто был в шортах. Насквозь промокший, он стоял на коленях перед ванной. В ванне, наполненной на четыре дюйма водой, на резиновом коврике стоял Франк. На голове у него была высокая шапка мыльной пены.
Я расхохоталась. Завидев меня, Франк принялся лаять и попытался выбраться из ванны. Умберто сгреб его в охапку и усадил назад, покрывшись при этом мыльными пузырями и собачьей шерстью.
– Мы уже почти закончили. Я хотел сделать тебе сюрприз, – его глаза находились на уровне моих бедер. – Полагаю, ты намеревалась сделать сюрприз мне.
– Потом.
Я завернулась в полотенце, и, усевшись на унитаз, стала наблюдать за ними.
Даже не знаю, кто из них выглядел более нелепо: Франк, со своей слипшейся шерстью, красными веками и грустным оскалом, или Умберто, неуклюже рассевшийся на полу. Я хохотала до колик, глядя, как он намыливает и споласкивает пса. Он вытер его полотенцем и позволил встряхнуться так, что вся ванная покрылась мелкими каплями.
– Я больше не мог выносить запах его лап, – объяснил Умберто. – Если ты не возражаешь, я буду мыть его раз в неделю.
– Милости прошу, – во всяком случае, он перестал полностью отвергать Франка.
Я была тронута его терпением и готовностью смириться с присутствием нелюбимого животного. Я посмотрела на его промокшие шорты, покрытые собачьей шерстью, и когда Франк убежал на кухню, увлекла его в постель, уселась на него верхом и прижала его плечи к матрасу.
На выходные я взяла Умберто с собой к Линде Моррисон. Она устраивала празднество в честь пятого дня рождения Джереми. Стоял ясный мартовский день, и прежде чем начать краситься, я покрыла лицо солнцезащитной маской, потому что Линда сказала, что от солнца у меня может испортиться кожа.
Я улыбалась, думая о ней и протирая лицо лосьоном. Линда была медсестрой, но, несмотря на это, стоило ей, например, вычитать в каком-нибудь журнале, что сок георгина укрепляет ногти, она начинала бегать по всем аптекам в поисках этого препарата, а затем несколько месяцев к ряду применяла его, пока не обнаруживала в журналах что-нибудь новенькое. Для каждого недуга у нее имелось экзотическое средство: наполненные гелем стельки для больных ступней, замороженные шарики от головной боли, перцовые пасты от свищей. Я конечно подтрунивала над ней, но она уверяла, что все эти средства помогают.
Я почувствовала укол ревности, когда Линда протянула руку Умберто. Ее свежая кожа была безупречна. Умберто поцеловал ей руку, и я поняла, что он ей понравился с первого взгляда.
На дне рождения было двенадцать ребятишек. Все они были возбуждены играми и катанием на живом ослике. Мужчина в дешевой шляпе устраивал для них кукольное представление. Несколько детей помоложе заплакали, когда он показал им ведьму, читающую свои заклинания. После представления дети выстроились на лужайке, чтобы получить свою порцию молока, бобового желе и торта с розовой глазурью.
Умберто и я обсуждали с несколькими родителями цены на обучение в частной подготовительной школе и упадок, в который пришло общественное образование. Мы спели для Джереми «Счастливого дня рождения». Ребенок был так возбужден, что никак не мог сосредоточиться на разложенных перед ним подарках. Дети надевали на себя колпаки из серебряной бумаги, свистели в праздничные свистульки и совали пальцы друг другу в тарелки. Праздник был какой-то хаотичный, недорогой и полный суеты, и все же Линда была весела, смеялась, а восторги Джереми сразу же отражались на ее лице. Будет ли когда-нибудь у меня дом с разбросанными по полу игрушками и ребенком с липкими пальцами, которого надо будет укладывать в постель?
Я видела, как Умберто улыбался детским проказам. Линде он несомненно понравился. Она отвела меня в сторону и сказала:
– Держись за него, Сара. Это то, что тебе нужно. Я обняла ее и ответила:
– Думаю, ты права, – а про себя подумала, что не стоит мне ревновать его к Линде.
Выйдя от Линды, мы с Умберто брели по берегу канала Венис, держась за руки. Мимо нас проплыло семейство уток: четыре утенка и гордая мамаша.
Так мы добрели до бульвара Вашингтон. На протяжении нескольких кварталов мы разглядывали витрины, пока не подошли к Марина-Тауэрс, где жил Ник.
– Пойдем домой, – сказала я и резко развернулась. Чтобы догнать меня, Умберто пришлось перейти на бег.
31
На следующую встречу Уильям не пришел. Днем позвонила его дочь и сказала, что у него инфаркт, и теперь он находится в отделении интенсивной терапии госпиталя «Сент-Джон» в очень подавленном состоянии.
– Не могли бы вы его навестить? – спросила она.
– Ну конечно, – ответила я. – Приду к нему вечером. Только вы его пожалуйста предупредите. – Я почувствовала себя виноватой из-за того, что снова опоздаю на мероприятие, где мы должны были быть вместе с Умберто. Но что я могла поделать? Важнее было навестить Уильяма.
На фоне белых простыней Уильям выглядел осунувшимся и серым. Он слабо улыбался.
– Я все-таки выкарабкался, правда?
В течение получаса он делился со мной своими мрачными мыслями. Теперь он навсегда попал в зависимость от своего здоровья. Он больше не сможет бегать трусцой. Жизнь его окончена, так и не начавшись.
– А что говорят врачи? – спросила я.
– Они и сами пока ничего не знают. Время покажет.
– Потом вы будете смеяться над своим пессимизмом, – мягко заметила я.
Он снова попытался изобразить улыбку.
– Возможно. Тем не менее, я почувствовал себя лучше после разговора с вами. Спасибо. И простите за беспокойство. – Ему делалось все труднее говорить.
Я пожала ему руку.
– Позвоните мне пожалуйста, когда будете готовы, чтобы я снова вас навестила. Я буду рада вас видеть.
Он кивнул головой и закрыл глаза. Я ушла, думая о том, как не похожи мои встречи с ним на встречи с Ником.
В конце недели Ник снова стал мучить меня своими мольбами. Он называл себя увядающим растением, а мое тело животворной водой. Я процитировала ему Дзен, буддийскую мудрость: нельзя поймать мяч, если смотришь на руку бросающего. Этим я хотела сказать, что он не сможет взять то, что я хочу ему дать, если все свое внимание будет сосредотачивать только на мне самой. Ник спорил по этому поводу в течение целого часа.
В начале нашего следующего сеанса, после того как я закрыла дверь и направилась к стулу, он подошел ко мне, и не успела я отойти, обнял меня и зарылся лицом в мои волосы. Дыхание его было учащенным.
Я вся напряглась, руки мои застыли вдоль бедер, и, глядя мимо него широко раскрытыми глазами, я спокойно сказала: – Отпустите меня.
Меня охватила паника, словно он приставил к моей шее пистолет с взведенным курком. Я повторила как можно более твердо:
– Отпустите меня.
Покрасневший и пристыженный, он выпустил меня из своих объятий и отступил к кушетке.
Возбуждение, которое он вызвал у меня, вызывало внезапные приступы кашля во время сеансов. Дыхание у меня становилось прерывистым, и я не могла его успокоить.
Даже в его отсутствие я стала замечать, что у меня перехватывает горло. У меня развился страх подавиться во время еды. Я стала есть маленькими кусочками, медленно.