Чтобы успокоиться, я все свое внимание сконцентрировала на помощнике шерифа. Это была негритянка, фигуру которой не портила даже форма цвета хаки. Брови у нее были выщипаны, волосы распрямлены и зачесаны «под пажа», а в ушах были золотые сережки в форме колец. Я прочитала, что зовут ее Вайолет Найт. Я пыталась представить себе, о чем она так мило беседует с секретарем суда.
Леона Хейл Атуотер ступила на трибуну. На ее хищном лице было выражение искренней заботы. Как и предупреждал Андербрук, на ней не было ни модного костюма, ни туфель на высоких каблуках. Хороший маникюр, подкрашенные розовой помадой губы, костюм строгого покроя придавали ей вид приличный и скромный.
– Леди и джентльмены, – начала она. – Когда мистеру Арнхольту порекомендовали доктора Ринсли, у него была хорошая работа в престижной юридической фирме, он регулярно встречался с женщинами, у него не бывало серьезных приступов депрессии, он не делал попыток покончить жизнь самоубийством. Теперь он конченый человек, он не может работать, не может ясно думать, не может иметь отношений с женщинами. Мы считаем, что показания, которые вы сейчас услышите, докажут, что причиной всему этому – лечение доктора Ринсли.
Почему этому Надо верить? Потому что этот человек полюбил своего психотерапевта и физически желал ее. К сожалению, это чувство было взаимным. Но вместо того, чтобы порекомендовать ему обратиться к другому психотерапевту, как и следовало поступить в подобном случае, доктор Ринсли сделала немыслимое! Она вступила с мистером Арнхольтом в сексуальные отношения, а потом попыталась отослать его к другому врачу.
Присяжные заседатели стали переглядываться, приподняв в удивлении брови. Меня возмущало, что Атуотер начала свое выступление с утверждения этой лжи Ника. Андербрук наклонился ко мне и прошептал мне на ухо:
– Перестаньте качать головой. Сохраняйте невозмутимое выражение лица.
Я попыталась последовать его совету.
Атуотер спустилась с трибуны и начала вышагивать перед скамьей присяжных. Взгляд ее был тверд, слова – точны, она говорила уверенно.
– Леди и джентльмены, вы можете задать вопрос, что же плохого в том, что пациент завел роман со своим доктором? Достаточно сказать по этому поводу только то, что чувства пациента по отношению к своему психотерапевту во многих отношениях напоминают чувства маленького ребенка к родителям. Сексуальные отношения психотерапевта и пациента очень похожи на кровосмешение, их последствия так же вредны.
Атуотер продолжала, а я чуть-чуть отодвинула назад свой стул, чтобы беспрепятственно посмотреть на Ника. Он не видел, что я на него смотрю, и я воспользовалась этой возможностью, чтобы получше рассмотреть его темные густые волосы, его отлично сшитый костюм, его носки с модным рисунком, дорогие туфли. Насколько его боль была истинной? Где кончалась боль, и начинался заговор?
– Сейчас доктор Ринсли отрицает утверждение мистера Арнхольта о сексуальном контакте, – продолжала Атуотер, – но существуют также доказательства того, что доктор Ринсли, помимо этого, нанесла мистеру Арнхольту и другой вред. Она поставила ему неверный диагноз, не смогла обеспечить ему надлежащего лечения, поэтому ее квалификация оказалась ниже общепризнанного уровня.
Она подняла книжку с уставом Американской ассоциации психологов и перелистала ее своими наманикюренными пальцами.
– Почему же так важны этические принципы Американской ассоциации психологов? – громко ораторствовала она. – Потому что в психотерапии очень трудно точно установить, получаешь ли ты надлежащее лечение, и приходится полагаться на добросовестность и проницательность психотерапевта. А о чем говорят этические принципы? Не продолжать лечение пациента, у которого не наступает улучшение! Не использовать пациента для своих личных нужд, особенно сексуальных потребностей!
Зазвонил телефон на столе Вайолет Найт, она подняла трубку и ответила так тихо, что никто не мог расслышать ее слов. «Научилась», – подумала я.
– Позвольте мне коснуться еще одного вопроса, – сказала Атуотер. – Немного позже вы услышите от адвоката доктора, что мистер Арнхольт был очень болен еще до встречи с доктором Ринсли. Но с этим вопросом все ясно: доктор воспринимает своего пациента таким, каким он ему кажется.
Атуотер быстро подошла к своему столу и из большой картонной коробки достала блестящую черную вазу высотой в два фута. С вазой в руках она прошествовала мимо трибуны, на которой стояла, и поставила ее на стол секретаря, перед присяжными.
– Предположим, на столе стоит керамическая ваза, а кто-то подходит и сбрасывает ее со стола. Допустим, она падает на пол, но не разбивается, а только трескается. В ней еще можно держать воду, в нее еще можно ставить цветы. А потом проходит кто-то еще и снова роняет вазу. На этот раз ваза раскалывается, поскольку она уже была треснутой.
Она подождала, пока все прочувствуют сказанное, а потом продолжала:
– До встречи с доктором Ринсли мистер Арнхольт был треснутой вазой. Он допускает, что у него были какие-то проблемы, иначе он не обратился бы за помощью, это во-первых. Но он функционировал. И хорошо! Когда он обратился к доктору Ринсли, его жизнь еще «удерживала воду». Его цветы цвели. А потом он начал лечиться, и его ваза раскололась; посмотрите на него сейчас – он уже не сможет нормально жить, возможно, никогда.
Атуотер подошла к столу, взяла пустую коробку и поставила ее перед скамьей присяжных. Потом вдруг схватила черную вазу, сдавила ее обеими руками, и куча черепков упала в коробку у ее ног. В зале было очень тихо.
Атуотер сказала:
– Вот что произошло в результате лечения доктора Ринсли, в результате того, что она целенаправленно ухудшала эмоциональное состояние мистера Арнхольта.
Тишина была прервана внезапным шумом зрителей, и судья Грабб несколько раз ударил своим молоточком, призывая к порядку.
Я подумала, что кто-то, вероятно, тщательно склеил кусочки вазы, а потом покрыл ее слоем лака, чтобы Атуотер могла произвести свой фокус. Я повернулась, чтобы взглянуть на Ника. Он сидел с печальным выражением лица – отличный портрет сломленного человека.
Когда все в зале успокоились, и Атуотер отнесла на свой стол коробку с черепками, она опять вернулась на трибуну и сказала, обращаясь к судье:
– Я приношу свои извинения, ваша честь. Мне казалось, не было никакого другого способа продемонстрировать, насколько сильно было разрушено здоровье мистера Арнхольта.
Судья холодно на нее посмотрел и возразил:
– Еще одно подобное представление, и вы увидите, как быстро я могу прервать ваше выступление.
– Спасибо, ваша честь, – сказала Атуотер с покаянным видом и осталась стоять на трибуне. Она закончила свое выступление словами: – Леди и джентльмены, я удовлетворена тем, что, когда вы будете выслушивать показания обвиняемой, вы будете знать, что она способна на совершение проступков в сфере сексуальных отношений, на преступную халатность, на целенаправленное причинение эмоционального вреда. Вы заставите ее компенсировать урон, нанесенный моему клиенту, и накажете виновника по заслугам. – Она спустилась с трибуны и вернулась за свой стол, только шелковая подкладка ее юбки прошелестела, когда она проследовала мимо.
Мне потребовалась вся сила воли, чтобы лицо мое оставалось неподвижным. Как можно было доказать, что я не спала с Ником? Как можно было доказать, насколько сильно он был болен, когда обратился ко мне? Никаких, предшествующих моим, записей психиатра, никаких свидетельств об учебе в школе, никаких обвинений в употреблении наркотиков, никаких свидетельств о нарушениях дисциплины во время военной службы. Я молилась о том, чтобы мне была ниспослана сила, чтобы у Андербрука достало красноречия, хотя я и не верила в Бога и не очень была уверена в Андербруке.