После томительного перерыва на обед, во время которого Андербрук не мог усидеть спокойно, а я не могла есть, он выступил со своим вступительным словом. Он расстегнул пиджак, который едва сходился у него на животе. Брюки у него были такие длинные, что ниспадали гармошкой на ботинки. По его несколько повышенному голосу я поняла, что он нервничал. Он обеими руками вцепился в трибуну, чтобы почувствовать себя увереннее.
– Не правда ли, все мы были потрясены тем, что нам продемонстрировала госпожа Атуотер? Мы все ощутили, как мистер Арнхольт буквально разваливается на кусочки под влиянием грубой работы доктора Ринсли. Но каким бы ярким не было это представление, оно не показывает правды, как она есть. – Каждое свое слово он сопровождал глухим стуком по трибуне, чтобы слова его были весомее. Потом он указал на Ника. – Когда доктор Ринсли впервые увидела этого мужчину, он был более чем треснувшая ваза, это была уже расколотая ваза; она была склеена не лучше, чем та, что была нам сегодня продемонстрирована. Но расколот-то он был совершенно по-особому. Вы услышите показания о том, что мистер Арнхольт лгал, когда это было ему удобно; что он манипулировал женщинами, воровал у своих близких. Именно его болезнь – его способность лгать и манипулировать – и привела нас сюда теперь, а вовсе не лечение, проводимое доктором Ринсли.
Как же мне очистить имя компетентного психолога, имеющего хорошую репутацию, от лжи пациента? Ответ состоит в том, что мне потребуется ваша помощь. Мне придется положиться на ваш ум, когда вы будете выслушивать сложные и мудреные показания экспертов. Но я уверен, что в результате вы придете к выводу, что мистер Арнхольт – ловкий и хитрый адвокат, который разбирается в законах и хочет пустить пыль вам в глаза, чтобы обвинить своего психотерапевта.
Он почесал себе голову, пригладил волосы и надел очки. Потом подошел к присяжным и посмотрел им прямо в глаза.
– Вы услышите показания многоуважаемых экспертов, которые подтвердят, что доктор Ринсли проводила психологическое лечение мистера Арнхольта на уровне выше общепринятых стандартов. Доктор Ринсли проявила по отношению к мистеру Арнхольту исключительное терпение. Она ему заранее объяснила, что психотерапевтическое лечение может быть болезненным. Она предоставила ему возможность в любое время обращаться к ней в экстренных случаях, она консультировалась по поводу его лечения, чтобы быть уверенной в его правильности.
Андербрук расхаживал взад-вперед перед присяжными заседателями, но у него не было вазы, которую можно было разбить, были просто слова, а на белой сорочке – большое пятно от кетчупа, которое он посадил во время ланча.
– Учитывая, какого рода проблемы беспокоили мистера Арнхольта, каков был его жизненный путь, в процессе его лечения неизбежно должны были возникнуть трудности. Вы можете сказать, что человек совершил попытку самоубийства, и этот факт доказывает, что ему был нанесен ущерб. Но я утверждаю, что это вовсе не обязательно! Мистер Арнхольт вызвал службу спасения 911. Он хотел выжить. И, возможно, эта попытка самоубийства была всего лишь хорошо рассчитанным шагом, направленным на подрыв репутации его доктора.
За столом истца произошло смятение, Ник резко отодвинул свой стул и в порыве негодования громко выкрикнул:
– Это ложь!
Атуотер немедленно склонилась к нему и успокоила. Судья предупредил, что больше не потерпит никаких выкриков, и Атуотер принесла извинения от лица своего подзащитного.
Андербрук провел рукой по волосам, шагнул к нашему столу и сделал глоток воды. Потом он продолжил:
– Какова же роль мистера Арнхольта во всей этой истории? Если он чувствовал, что его неправильно лечат, почему же он об этом не сообщил? Почему он не бросил лечение? Почему он сам не обратился за консультацией? – Андербрук воздел свои руки и проревел: – Кто лучше адвоката может знать свои права?! Ответ состоит в том, что мистер Арнхольт знал, что получает правильное лечение, поэтому он и не бросил его.
Андербрук помолчал немного, чтобы все переварили услышанное, потом подошел к скамье присяжных, чтобы в заключение сделать еще один выпад.
– Леди и джентльмены, я хочу предложить вам свою версию того, что происходило на самом деле. Мистер Арнхольт был тщеславным человеком. Он любил женщин, ему нравилось их покорять. Но овладеть доктором Ринсли он не смог. Мистер Арнхольт не мог смириться с тем, что она хочет продолжать его лечение, и, вместе с тем, не желает завязывать с ним роман. Правда заключается в том, что мистер Арнхольт был в ярости из-за провала его попыток соблазнить доктора Ринсли, поэтому он искусно симитировал – причем без всякого вреда для себя – попытку самоубийства и сфабриковал эту историю о сексуальных отношениях с доктором Ринсли, чтобы отомстить ей, причем отомстить так, чтобы разрушить ее статус профессионала и получить материальную компенсацию.
Опять за столом истца произошло волнение, но на этот раз Атуотер вскочила на ноги и выкрикнула:
– Возражаю! Ваша честь, я терпеливо слушала выступление адвоката, но это выше всякого понимания. Нарисованная в выступлении картина унижает достоинство моего клиента и никак не соответствует имеющимся доказательствам.
Судья Грабб спокойно произнес в микрофон:
– Мы вынесли все ваши ужимки. И позвольте вам напомнить, что это – вступительная речь. Протест отклоняется.
Андербрук закончил так:
– После того, как будет представлено мнение экспертов, вам придется решить, чья версия произошедшего является правдивой. Одно вы узнаете совершенно точно: когда мистер Арнхольт впервые появился у двери доктора Ринсли, он был гораздо сильнее болен, чем это хочет представить госпожа Атуотер. Иногда доктор может проводить правильное лечение и все же потерять пациента.
Андербрук сел, раскрасневшийся, весь в поту. Он выступил хорошо, и я почувствовала, что он наконец ощутил под ногами твердую почву.
56
В эти дни я призналась Даниделлоу, что в начале лечения меня привлекала перспектива помериться силами с Ником.
– Это был весьма крепкий орешек. Но была уверена, что он меня не одолеет.
– А что значит «не одолеет»?
– Не победит. Не заставит меня сдаться. Мой отец всегда считал, что сдаваться – самое последнее дело. Может быть потому, что ушел из бейсбола.
– И хотя твой отец позволил себе роскошь сдаться, он настаивал на том, чтобы ты продолжала свои попытки до бесконечности?
– Думаю, что да. Он всегда говорил мне одно и то же: «У меня рука – для игры в высшей лиге, Сара. Я просто лодырничал». Он всегда отводил глаза, когда мне об этом говорил. А ты бросала когда-нибудь своих пациентов на полдороге?
– Иногда отношения между психотерапевтом и пациентом с самого начала складываются неправильно, это как в неудачном браке. Если ты достаточно проницательна, ты все разглядишь еще во время предварительной консультации. Если же нет, то как можно скорее выпутывайся из этого положения.
К тому времени, когда случай с Ником стал мне ясен, было уже поздно.
Наконец-то позвонил Кевин Атли и сказал, что нашел для меня работу.
– Это будет должность, созданная специально для вас, но при условии, что вы будете оправданы.
– На это мало надежды, – я была раздражена. – На что мне эта манящая перспектива, если она никогда не станет реальностью?
– Ну-ну, Сара! Вы – один из наиболее высоконравственных ответственных психотерапевтов, которых я встречал. Я уверен, что присяжные это поймут.
– Кто знает? В суде можно так исказить правду, что ее не отличишь от лжи.
Кевин твердо сказал:
– Я уверен, что правда выйдет наружу. А когда все кончится, вот будет здорово! Я буду просто администратором, а вы – главным врачом клиники.