Умберто улыбнулся и обвил мою ногу своей. Я не смогла устоять перед его белозубой улыбкой, когда его губы приблизились к моим и овладели ими.
На следующее утро я сидела за белым деревянным столом у себя на заднем крыльце, читала «Лос-Анджелес таймс» и попивала кофе. Навес был достаточно большим, чтобы защитить меня от стены дождя, и до меня долетали только брызги воды, стекавшей с крыши по разбухшим желобам. Листья на кустах гардении блестели и сгибались под тяжестью дождя. Я наклонилась, поднесла к лицу кремово-белый цветок и вдохнула его густой аромат. Потом я отправилась на работу. По дороге я пыталась представить запах тропических цветов во Флориде.
В этот день Ник пришел в красном кашемировом шарфе, волосы у него были мокрые. В середине сеанса он растянулся на диване и заявил, уставившись в потолок:
– Я должен покаяться. Иногда по утрам, перед тем, как идти к вам, я мастурбирую. Мне почему-то кажется, что вы это должны знать.
Меня его признание не удивило. В результате интенсивной психотерапии мог возникнуть широкий диапазон чувств по отношению к терапевту, в том числе и сексуальные фантазии. Если он заговорил об этом со мной, то это значило, что теперь его стремление поддерживать со мной непрямые контакты уменьшится.
– Возможно, это свидетельствует о желании обуздать свои эмоции в моем присутствии, – сказала я.
– Не знаю. Может быть. Но это действительно снимает напряжение.
– А из-за чего вы нервничаете, когда бываете со мной?
Он сел и пожал плечами.
– Думаю, что я слишком многого хочу от вас. Двух часов в неделю для меня мало.
Наступил ужасный момент, когда я должна была сказать ему о своем отпуске. Если пациенты эмоционально привязываются к своему врачу, то даже расставание на выходные может спровоцировать депрессию, приступ гнева или отказ от терапии. Подготовку к более длительным разлукам следует проводить заранее, потому что иначе могут всколыхнуться все тяжелые переживания, которые человек когда-то испытывал при расставаниях.
А ранить Ника особенно легко, поскольку обе его матери исчезли без предупреждения.
– Поговорим о том, чтобы увеличить продолжительность сеансов, после перерыва на Рождество.
– Какого перерыва?
– Меня не будет в городе с двадцатого декабря по четвертое января.
– А почему вы заранее сообщаете мне об этом?
– Чтобы у нас было время все обсудить. Мне бы не хотелось, чтобы вы узнали об этом в последнюю минуту.
Я еще никогда не видела, чтобы пациент замкнулся в себе так быстро.
– Уверен, что за время вашего отсутствия со мной все будет в порядке, – тут же отреагировал он. Он даже подмигнул мне и облизнул губы. – Ведь на Рождество будет столько вечеринок. Вы меня понимаете?
Я смотрела на него и думала, что он похож на паука, которого только что прихлопнули. Сейчас я поняла, что по мере того, как он влюблялся в меня, моя ответственность возрастала в геометрической прогрессии.
Другие пациенты отнеслись к сообщению о моем отъезде с большим пониманием. Уильям увеличил часы занятий физическими упражнениями, потому что это помогало ему бороться с депрессией. Лунесс согласилась во время моего отсутствия встречаться два раза в неделю с Вэл, потому что, как мы с ней решили, ей будет трудно провести праздники без поддержки.
Некоторые пациенты и сами разъезжались; другие радовались, что у них будет в праздник больше свободного времени.
За две недели до моего отъезда Джой Ромей застала Мей болтающей с боксером и избила ее. Обе срочно явились на дополнительный сеанс, все в синяках и полные раскаяния. Лицо у Мэй распухло, а вокруг левого глаза расплылся синяк, а у Джой был вырван клок волос над ухом.
– Это вы во всем виноваты! Вы хотите разлучить нас! Больше никаких раздельных сеансов, доктор Ринсли! Никаких! Слышите?
– Вижу, что вы правы, – уступила я. – Теперь будем проводить только совместные сеансы.
Благодарные мне за то, что лечение больше не будет представлять угрозы их общности, они отреагировали на мой отъезд тем, что отправились покупать мне подарки. Я сказала, что не приму ничего дорогого, и они занялись поисками дешевых пустячков, отвечающих, по их мнению, моим запросам. На последний перед моим отъездом сеанс они притащили плетеную корзинку, раскрашенную в зеленый и красный цвет. В ней лежали три крошечные серебряные ложечки, учебник по психиатрии 1910 года издания, значок со смешной рожицей («чтобы вы всегда улыбались!») и пачка жевательной резинки в виде бейсбольной биты.
Для себя я решила, что неправильно вела их лечение. Они не нуждались в деньгах, у них была масса свободного времени, и каждый день они только и делали, что действовали друг другу на нервы, за исключением тех случаев, как я выяснила, когда покупали мне подарки.
Я предложила им заняться какой-нибудь благотворительной деятельностью, вроде ухода за какой-нибудь престарелой женщиной, которая, по моему мнению, могла бы отчасти заполнить пустоту, оставшуюся после смерти их матери. Они колебались, но сказали, что попробуют связаться по телефону с центром, обслуживающим пожилых людей их района.
Что касается Ника, то к двадцатому декабря у него был готов длиннющий список вечеринок и свиданий. По его словам, его ожидало столько развлечений, что ему будет просто некогда скучать без меня. Я ему не поверила, но поскольку все равно не смогла бы ему помочь, возникни такая необходимость, то предпочла не спорить с ним.
Перед самым моим отъездом позвонил Морри, чтобы пожелать мне счастливого Рождества, и я представила ему весьма оптимистический прогноз выздоровления Ника.
– Он раскрывается, – сказала я, – а физические симптомы ослабевают.
Морри сказал, что я добилась впечатляющих результатов. И все-таки, когда я уезжала в Майами, меня не покидало чувство тревоги. Улыбка Ника во время нашего последнего сеанса была чересчур веселой, голос его слишком жизнерадостным, и, несмотря на всю его браваду, я боялась, что следующие несколько недель окажутся для него очень трудными. Он принадлежал к тем мужчинам, с которыми женщины развлекаются в свободное время, но не приглашают домой на Рождество.