Выбрать главу

Устроившись за столиком уличного кафе «Ньюз» мы заказали кофе «эспрессо», и Умберто настоял, чтобы я пила его с молоком.

– В противном случае он прожжет тебе желудок. У меня действительно вскоре разболелся живот.

– Твоя мама так же сдержанно относится ко всем, с кем ты встречаешься, или только ко мне?

– Ей бы хотелось, чтобы я женился на девушке того же происхождения, что и мое.

– Женился? – Из-за внезапно появившегося липкого тошнотворного чувства беспокойства живот у меня разболелся еще сильнее. Мне вдруг ужасно захотелось позвонить на работу.

– Ты первая женщина, которую я привел в ее дом после Марисомбры.

Я обязательно позвоню, но нужно дождаться среды.

– А она все еще мечтает о Марисомбре?

– Да. – Он потянулся ко мне и обнял меня за шею. – У нее даже хватило смелости пригласить ее на Рождество, хотя она знала, что будешь ты. Что же касается меня, для меня Марисомбра – далекое прошлое. Ты должна мне верить. Все кончено.

В среду я получила две весточки от Ника. В первой говорилось, что он отменяет нашу встречу четвертого января. Во второй отменялось все, сказанное в первой, и сообщалось, что он будет на встрече. После этих посланий у меня остался тяжелый осадок. Я стала беспокоиться, но через некоторое время заставила себя забыть обо всем, потому что сделать я все равно ничего не могла, разве что позвонить ему, а этого делать как раз не следовало.

Что бы Изабелла ни думала обо мне, она держала себя в руках и оставалась со мной подчеркнуто вежливой на протяжении всего нашего пребывания. На Рождество она организовала прием, пригласив около сотни человек, большая часть которых принадлежала к классу состоятельных и политически значимых людей. Мне стало понятно, откуда у Умберто эти его светские манеры.

Марисомбра появилась на короткое время, но сполна получила свою долю любви и ухаживаний со стороны Изабеллы. Умберто познакомил нас и стал расспрашивать ее о состоянии здоровья Изабеллы. Я никак не могла придумать тему для разговора и поэтому почувствовала облегчение, когда Марисомбра ушла. Она была, как и рассказывал мне Умберто, вызывающе красивой.

Я прекрасно чувствовала себя в семье Умберто. Братья были ниже его ростом, не такие общительные и с более заметным акцентом. Его сестра Регина была восхитительна, внешне почти полная копия Изабеллы. С ней мне было легче всего, и, когда Умберто не было рядом, я старалась проводить время с ней, задавая ей бесчисленные вопросы о ее юридической практике и об их семье. От нее я узнала, в частности, насколько Умберто был привязан к своей бабушке по отцу, и каким ужасным потрясением была для него ее гибель от пули какого-то никарагуанского снайпера.

24

Наш разговор о бабушках, а также постоянное присутствие властной Изабеллы настолько живо напомнили мне бабушку Коуви, что во время нашей поездки по островам я рассказала о ней Умберто.

– Обычно она тыкала костлявым пальцем мне в грудь, приговаривая: «Поступай в колледж! Получи профессию! Не позволяй кому бы то ни было быть хозяином твоей судьбы!» Самое ужасное то, что после всего, что моя мама сделала для меня, бабушка ей ничего не оставила.

Мы остановились у придорожного кафе и уселись за пластмассовый столик с желтым прибором для соли и перца. Умберто выглядел очень привлекательно в шортах цвета хаки и тонкой белой рубашке, он слушал меня очень внимательно.

– Она оставила мне и моим кузенам процентные бумаги – по сорок тысяч долларов каждому на обучение в колледже и расходы, – но после того, как с ней случился удар, она завещала дом и все оставшееся имущество Епископальной церкви. На деньги бабушки был построен новый дом для пастора, а мама и ее брат не получили ни цента.

– Печально, – покачал головой Умберто.

– Вину свою я чувствую! – сказала я, ударив ладонью по пластмассовому столу. – Я должна была тратить деньги согласно ее воле, или они шли опять же на церковь. Естественно, что мама негодовала на то, что деньги, по праву принадлежавшие ей, шли на меня!

Еще до смерти бабушки мы с мамой беспрестанно спорили: я обязательно должна была сломать себе шею, катаясь на лошади! Не лучше ли мне научиться готовить лазанью, чем выходить на яхте в неспокойное море? Моим обычным ответом было: «Со мной все будет в порядке!» Чем больше мама пыталась оградить меня от опасностей, тем более опрометчивой становилась я, а мой отец, наблюдая за нами, хранил молчание.

Но бабушкино завещание, его вопиющая несправедливость расширили наметившуюся в наших отношениях трещину до гигантских размеров.

Из-за теплого, влажного воздуха, из-за того, что я много говорила, в горле у меня запершило, и я выпила три стакана охлажденного чая подряд. Когда мы уже снова сидели в машине, Умберто обратился ко мне.

– Не удивительно, что между тобой и твоей матерью такие напряженные отношения.

Я вынуждена была с грустью признать это.

– После окончания колледжа я четыре года посылала ей тысячу долларов в месяц, это как-то сглаживало наши отношения. А теперь у нее есть свой магазинчик, и, по крайней мере, я чувствую, что мы с ней равны.

Он взял мою руку и не выпускал ее до конца поездки.

Я почувствовала облегчение, когда мы прибыли на Сахарный остров. В отличие от особняка Изабеллы, ее дом на острове был скромным и уютным, с удобной плетеной мебелью, не боявшейся сырости. Это было двухэтажное розовое здание с широкими крытыми балконами. Хозяйская спальня и оба балкона смотрели на море. Снаружи вьющаяся дорожка, окаймленная тропическими цветами и затененная деревьями, вела к пятидесятифутовому бассейну с кабинкой для переодевания. Рядом с бассейном располагался домик для слуг – на случай, когда здесь жила вся семья.

Первые несколько дней мы только загорали и занимались любовью. Если бы мне сказали, что я смогу столько спать, я бы не поверила.

– Видишь, как ты устала, – сказал Умберто. – Тебе нужно меньше работать.