– Тебе здесь не было одиноко одной целый день? – спросила я.
На лице у нее появилось совершенно особенное выражение.
– Вообще-то тебя кое-кто навестил.
– О нет! Кто? – я мысленно перебрала людей, представлявших опасность: Ник, сборщик налогов, еще одна повестка в суд.
– Умберто.
– Он приходил сюда? А почему он не позвонил?
– Он сказал, что ты не отвечаешь на его звонки. Он зашел, чтобы оставить тебе записку, но когда услышал, что внутри кто-то есть, то подумал, что это ты, и позвонил.
– Что еще он говорил?
– Он сказал, что беспокоится о тебе и хотел бы знать, как продвигается дело.
– Ну конечно! А что ты ему сказала?
– Мы сели и немного поговорили. Я сказала, что никто не знает, как оно продвигается, но сказала, что ты меня беспокоишь.
– О, мама! – буквально взвыла я. – Ты сказала, что я тебя беспокою? – Я все еще злилась на него и чувствовала себя оскорбленной и поэтому не хотела, чтобы он знал о моей слабости. Я положила вилку.
– А что в этом плохого?
– Ты не понимаешь! – Это было так похоже на нее – вмешиваться в мою личную жизнь.
Кипя от злости, я встала и отправилась в кухню укладывать фарфор. Я купила специальный ящик с перегородками и кучу газет для прокладки. Я встала на стул, положила стопку тарелок на стойку и снова слезла, чтобы завернуть их.
Со своего места на кухне я видела маму, которая продолжала есть с видом получившего нагоняй школьника, и меня охватило раздражение при мысли о том, что я должна сейчас заботиться о ней, в то время как мне самой так нужна помощь.
Когда она принесла остатки еды на кухню, я спросила:
– Сколько он здесь пробыл?
– Около часа.
– О чем же вы говорили, черт побери? – Я снова положила тарелку на стойку и повернулась к ней.
Она стояла с виноватым видом.
– О том, что ты все время в бегах, что тебе никогда ничего не нравится. Он сказал, что по-прежнему любит тебя, но не думает, что из этого может что-нибудь выйти.
– А ты что сказала?
Она сложила руки на груди.
– Я сказала, что не уверена, что ты сможешь когда-либо устроить свою жизнь с мужчиной. Что ты похожа на корабль без якоря.
Всю меня переполняла ярость.
– Как ты можешь за моей спиной разговаривать с человеком, который считает меня виновной? – закричала я.
Ее лицо превратилось в маску.
– Потому что я люблю тебя и беспокоюсь о тебе. Потому что он тебя тоже любит.
– Как можно любить женщину, которой не веришь??!!
Мама сложила руки на груди и облокотилась о стойку.
– Сара, я ненавижу Ника Арнхольта за все то зло, что он причинил тебе. Ты ведь так многого добилась, а эти нападки на тебя – трагедия. Но разве попытка самоубийства не была трагедией для этого красивого молодого юриста? Сторонний наблюдатель вряд ли сразу разберется во всем этом.
Разрыдавшись, я бросилась прочь от нее. Даже моя родная мать сомневалась в моей невиновности! Я нашла кошелек в гостиной, схватила ключи и выбежала через парадную дверь к машине. Она бежала за мной, крича с тротуара «Будь осторожна!», как она делала это ежедневно, когда я была маленькой. Я задним ходом выехала из двора и на полной скорости рванула вперед, мельком увидев в зеркальце маму с полотенцем в руке, расстроенную и неподвижную.
Я ехала со скоростью восемнадцать миль в час вверх по извивающемуся шоссе. Добравшись до побережья Зума, я сбросила скорость и свернула к стоянке.
Стояла светлая и мягкая ночь. Хотя бродить по побережью в этот час было опасно, я все же оставила машину и пошла по широкой полосе песка.
Я была жертвой Ника. Разве это не было очевидно? Он издевался и насмехался надо мной, вторгся в мою личную жизнь, в мои мысли, в мои сны. Он хотел, чтобы я умерла вместе с ним, а когда этого не произошло, начал разрушать мою жизнь.
Но перед моим мысленным взором встало измученное лицо Ника, каким оно было в наш последний вечер вместе. Что же на самом деле произошло между нами? Может быть, я дала ему повод? Может быть, существовало во мне что-то, в чем я самой себе не признавалась?
Линия горизонта выгнулась, и я потеряла ощущение пространства. Испугавшись, я побежала к воде, легла лицом вниз и прижалась щекой к холодному песку. Я закрыла глаза, стараясь убедить себя, что я на Бендон-бич.
Долго я не могла оторваться от земли.
Наконец в голове у меня прояснилось, и меня охватила такая дрожь, что я вынуждена была походить по берегу. Возле цементной стены я увидела темную фигуру, завернутую в одеяло. Я повернулась и зашагала в другом направлении.
Я сосредоточила внимание на огнях, огибавших бухту, у полуострова Палос Вердес. Я могла различить высокие подъемы Марино – недалеко от них жил Ник. Будь честной, сказала я самой себе.
Возможно, когда я с такой тщательностью одевалась, чтобы избежать критических замечаний Ника, я в то же время пыталась выглядеть более привлекательной. Возможно, анализируя его чувство ко мне, я тайно наслаждалась им. Может быть, подсознательно я хотела, чтобы Ник мечтал обо мне по ночам, просыпался в поту, задыхался, а пенис его был твердым и причинял ему боль? Не было ли это местью тощим, самодовольным мальчикам, которые никогда не приглашали меня танцевать? Местью Паллену? Моему отцу, который унижал меня, с ума сходил по каким-то женщинам и ни разу не сказал мне, что я хорошенькая?
В голове у меня вертелись всяческие возможности. Может быть, я сама позволила Нику увидеть название ресторана в моей записной книжке; Разве я, зная, что он может быть там, все-таки не пошла туда? Может быть, я просто проигнорировала опасные признаки, когда он говорил о своем желании умереть? Разве я не знала, что представление о смерти как о прекрасной женщине было фантазией самоубийцы? И, что хуже всего, разве не пыталась я отделаться от него в годовщину смерти его матери?
Ну а теперь, когда я дошла до этого, что еще я не договариваю? К чему все эти увертки?