- Погодите! - Синтия поспешила за ним.
Энн и Эдмунд снова остались наедине. Она напряженно вглядывалась во тьму за периллами, он постукивал пальцами по дереву.
- Что ты хотела сказать, Энн?
- Ничего, это уже не важно.
Маскарадная ночь потеряла свое великолепие, ей хотелось как можно скорее покинуть праздник.
- Скажи, почему ты так груба со мной в последнее время, я чем то обидел тебя?
- Нет Эдмунд, ты не виноват. Это мне давно пора отбросить иллюзии. Пожалуй, не стоит нам больше водить столь тесное знакомство.
Энн развернулась, чуть не оступившись о русалочий хвост, но вовремя обрела равновесие. Улыбнулась Эдмунду на прощание, жаль, получилось нечто вроде гримасы и заспешила к выходу.
- Энни, постой! Ты даже не выслушала меня.
Энн замерла на месте, его голос все еще имел над ней власть.
- Не уходи. Пожалуйста, не уходи - я не смогу писать картины без тебя, более того, мне кажется, что не смогу жить без тебя.
Энн пошатнулась и облокотилась на стену, от внезапно нахлынувшей слабости. Что он говорит?
- Почему? - спросила она его. - Почему сейчас?
- Потому, что завтра было бы слишком поздно.
Она грустно улыбнулась:
- Нужно было сказать мне это вчера.
- Нет, я должен был сказать тебе это в первый же день нашего знакомства. Энн, позволь мне тоже навестить тебя на этой неделе.
- По какому поводу? - спросила она, нарушая правила этикета.
- Я буду просить у мистера Сильвера твоей руки. Скажи, ты согласна?
Она ошарашенно повернулась к нему:
- Это очень неожиданно.
- Это согласие или отказ? - Эдмунд закусил губу, взял ее холодную ладошку в свою большую руку с тонкими пальцами художника. - Энн, я совершил ошибку, сможешь ли ты простить меня?
- Не могу поверить, еще вчера ты не смотрел в мою сторону.
- Энн, малютка Энн, я люблю тебя, ты разве не видишь? Увидев с другим, я понял, что не могу потерять тебя, не могу позволить кому то другому получать твои нежные улыбки - они должны доставаться только мне!
Энн поджала губы.
- Я не хочу разочароваться, будет слишком больно.
- Я полюбил тебя с первой же минуты.
- Но Синтия... Не понимаю.
- Я боялся, Энни, я не святой и не гений. Такой же как все. Иногда тяжело заглянуть в себя. Дай мне поговорить с твоим отцом.
Она затаила дыхание, пытаясь обрести опору. Видит Бог, она любила его слишком сильно, чтобы долго сопротивляться. Она готова была стать Синтией ради одного его поцелуя, а сейчас он признается в любви ей, Энн, и никому другому. Но почему, хочется поскорее скрыться от жгучих черных глаз? Не потому ли это, что они столько раз бездумно причиняли ей боль, что побег вошел в привычку?
- Я не могу, - наконец вымолвила она. - Прости меня.
И, прометя по полу широким хвостом, сделанным из шелковых лоскутов всех морских оттенков, Энн поспешила к выходу, мысленно коря себя за отказ.
'Была бы я счастлива с ним? Может на миг, а потом сомнения и обиды затопили бы другие чувства. Я была для него пустым местом и не смогу простить этого'.
Дома, когда сонная горничная распутывала колтуны в длинных белокурых прядях, Энн безразлично смотрела на свое отражение в зеркале и вспоминала последний разговор на маскараде.
Почему она не счастлива до небес, услышав заветные слова из уст художника, а несчастна до глубины души?
Завязав ленточки на вороте кремовой ночной рубашки и отпустив горничную, Энн встала на колени и оперлась локтями на край кровати. В вечерней молитве она просила покоя для своей полной смятения души.
Можно ли верить его признанию? Эдмунд сказал, что полюбил ее с первого взгляда. Энн помнила их первую встречу. Отец тогда повел всю семью на Академическую выставку. Александра и матушка весело щебетали: меньше внимания уделяли картинам, а больше знакомым. Энн прогуливалась под руку с ними, но вдруг застыла подле полотна молодого художника, будто ступни опутали оковы, а на уши одели ватные беруши, наглухо отрезавших суетных посетителей, гул голосов и окрики родных. На картине, не оделяемой особым вниманием патронов, на песчаном берегу моря в солнечный полдень возлежал царственный морской змей. Чешуя влажно блестела, хвост прятался в камышах, а голова повернута к Энн, будто он только что заметил ее и готов одним усилием мощного тела кануть в волны.
Она не ведала, что на картине видели другие, только с того момента по ее жилам бежал жидкий огонь, а щеки горели алым. Энн, бывало, снились красочные сны, и она была готова поклясться, что в одном из них к ней приходил именно этот морской владыка.