- У меня не укладывается в голове, - начал он медленно, постепенно накаляя себя, - как ты могла прийти сюда, в дом, где чтут и почитают Господа, с такой просьбой! Но мало того! Я не вижу на лице стыда! Тебе и впрямь не стыдно?!
- Чего же я должна стыдиться? - неожиданно спокойно спросила в свою очередь тетя Харриет. - Я не совершила ничего постыдного. Нет, мне не стыдно - мне больно. Очень больно, но не стыдно.
- Чего стыдиться? - угрожающе переспросил отец. - Не стыдиться того, что ты произвела на свет кощунство?! Не стыдиться того, что ты пыталась вовлечь свою родную сестру в преступление, сделать ее сообщницей? - он перевел дыхание и разразился длинной проповедью - Слуги дьявола среди нас, рядом с нами. Они только и ждут случая, чтобы сбить нас с пути истинного. Нет предела их стараниям исказить представление об истинном образе и подобии Творца, и через наши слабые души они стремятся разрушить и осквернить чистоту расы. Ты согрешила, женщина! Загляни себе в душу, и ты поймешь, как тяжело ты согрешила! Твой грех позорным пятном ложится на нас всех! Ты забыла, что всякое отклонение от образа и подобия Божьего есть богохульство! То, что ты произвела на свет, оскверняет...
- Оскверняет? Богохульство? - прошептал Харриет. - Одна несчастная крошка?
- Крошка, которая, случись все так, как ты замыслила, стала бы взрослой и порождала себе подобных. Порождала бы их из поколения в поколение, пока вдруг среди нас не стали бы кишмя кишеть мутанты - поганые и омерзительные! Так случалось в местах, где ослабевала вера людская, но здесь так никогда не случится! Стыдись, женщина!... Теперь иди, и да восторжествует в твоей душе покорность, а не гордыня! Заяви об этом властям, как того требует закон, и молись, молись, дабы снизошло на тебя очищение!
Послышались два легких шага. Ребенок захныкал, когда Харриет взял его на руки. Тетя подошла с малышкой к двери, отодвинула щеколду и внезапно остановилась на пороге.
- Я буду молиться! - с силой сказала она. - Да, я буду молить Господа, чтобы он ниспослал милосердие в этот кошмарный мир! Чтобы он ниспослал сострадание к слабому и любовь к несчастным, которым просто не повезло! И я спрошу его: неужто это и впрямь его воля, чтобы ребенок страдал, а душа его была навеки проклята из-за крохотного изъяна на его тельце?! И еще я буду молить его о том, чтобы разорвалось сердце... сердца у таких вот праведников!..
Хлопнула дверь, и я услышал, как тетя прошла по коридору. Я осторожно подошел к окну и увидел, как она вышла из дому, подошла к двуколке и бережно опустила белый сверсток на повозку. Несколько секунд она стояла, пристально глядя в одну точку, потом отвязала лошадь от изгороди, взобралась на сиденье и положила сверток к себе на колени, одной рукой держась за вожжи, а другой бережно прижимая ребенка к груди.
Она обернулась, и картина эта навсегда осталась в моей памяти: малыш, прижатый к ее груди, расстегнутая накидка, открывающая шею, невидящие глаза на застывшем, как маска, лице...
Она тронула вожжи, и двуколка покатилась.
Из соседней комнаты доносился голос отца.
- Ересь! Самая настоящая и неприкрытая ересь! - никак не мог успокоиться он. - Попытку подлога еще можно как-то понять - в такой период женщине могут прийти в голову самые идиотские идеи. Но ересь - это дело другое! Она не только бесстыдная, но и опасная женщина! Никогда бы не заподозрил столь явную ересь в твоей родной сестре... И как она могла подумать, что ты пойдешь на это? Ведь она знала, что ты сама дважды была вынуждена... Ну, ты понимаешь, о чем я... М-да, так открыто произносить еретические речи в моем... _м_о_е_м_ доме! Ну нет, это ей даром не пройдет!
- Может, она просто не соображала, что говорит? - робко попыталась возразить мать.
- Ну теперь-то ей придется сообразить! И наш долг проследить за этим, - твердо сказал Джозеф Строрм, мой отец.
Мать пыталась сказать еще что-то, но неожиданно расплакалась. Никогда до сих пор я не слышал, чтобы она плакала, никогда не видел ее слез. Отец, не обращая на нее никакого внимания, продолжал разглагольствовать о твердости веры, чистоте помыслов и особой важности этой чистоты для женщин... Все это я слышал уже не раз и не два, и никакой охоты слушать дальше у меня не было. Никем не замеченный, я прокрался по коридору и вышел из дома.
Честно говоря, мне тогда очень хотелось узнать, что же это была за "малость" у дочки тети Харриет. Может быть, думал я, это был лишний палец на ножке, как у Софи? Но мне так и не довелось узнать, что это было...
Когда на следующий день до нас дошел слух, что тело тети Харриет нашли в реке, никто и словом не обмолвился о ребенке, будто его и не было вовсе...
8
Несколько ночей подряд мне снилась Харриет, лежащая на дне реки, прижимающая белый сверток к груди... Глаза у нее были широко раскрыты, волосы струились по течению, лицо белое, как мрамор... Я был очень напуган всем этим. Ведь все случилось оттого что ребенок был чуть-чуть не такой, как все. У него было что-то лишнее или, наоборот, чего-то не хватало, и это не соответствовало Определению Человека. Была какая-то "малость", которая делала его...
Отец назвал его мутантом... Мутант! Я вспомнил обрывки текстов, которые мне приходилось заучивать в школе. Вспомнил обращение пришедшего к нам как-то раз по какому-то делу священника - ненависть и ярость были в его голосе, когда он произносил: "Будь прокляты мутанты!"
Мутант - значит проклятый... Мутант - исчадие дьявола, постоянно пытающееся разрушить порядок на земле и ввергнуть нас в пучину хаоса. Превратить всю землю в Джунгли, где нет закона, совсем как на юге, в тех землях, про которые мне рассказывал дядя Аксель...
Я молился горячо и усердно много ночей подряд.
- Господи, - шептал я, - сделай меня таким, как все. Я не хочу быть другим, не хочу ничем отличаться от остальных! Сделай так, чтобы завтра я проснулся таким же, как все! Сделай это, ведь тебе же ничего не стоит!..
Но каждое утро я по-прежнему _н_а_х_о_д_и_л_ Розалинду или еще кого-нибудь из наших и убеждался в том, что мои ночные молитвы опять ничего не дали. Я просыпался точно таким, каким засыпал, и шел на кухню, и ел свой завтрак, уставившись на испещренную надписями стену, которая теперь перестала быть для меня частью домашней утвари, а превратилась в постоянный укор мне: "Мутант проклят Богом и людьми!". Я был очень напуган...
Дней пять спустя Аксель остановил меня как-то раз после завтрака и попросил помочь ему почистить лемех от плуга. Несколько часов мы работали молча, а потом он предложил передохнуть, и мы уселись на крыльце дома, прислонившись спинами к стене. Он угостил меня пирогом, и когда мы дожевывали последние куски, сказал:
- Ну, Дэви, выкладывай.
- Что выкладывать? - вздрогнул я.
- Что на тебя нашло в последние дни? Я прекрасно вижу, что ты будто потерял кого-то и никак не можешь найти, - спокойно и неторопливо ответил он. - Говори, говори, не бойся. Может, кто-то узнал?
Я рассказал ему про тетю Харриет и ее ребенка.
- Ее лицо... когда она уезжала... - бормотал я, всхлипывая. - Я никогда раньше не видел такого... _т_а_к_о_г_о_ лица. Я и сейчас его вижу... там... в воде!
Я поднял глаза на дядю. Выражение его лица было мрачным. Углы губ опущены. Таким я его еще никогда не видел.
- Вот оно что... - процедил он сквозь зубы.
- Все это случилось, потому что ребенок был не такой, как все, понимаешь? И так же было с... с Софи!.. Тогда я не понимал... Но теперь я... Я боюсь!.. Что они сделают со мной, если узнают?
- Никто никогда не узнает! - сказал Аксель, положив руку мне на плечо. - Никто и никогда! - твердо повторил он.
- Был же среди нас один, который вдруг исчез, - напомнил я ему. Может, про него узнали?
Он отрицательно мотнул головой.
- Тебе не стоит тревожиться о нем, Дэви. Я узнал, что один парень неподалеку отсюда как раз в то время, о котором ты говорил, погиб... Случайно... Его звали Уолтер, Уолтер Брент, лет девять ему было. Не повезло парнишке: слонялся возле лесорубов, ну, его и придавило деревом ненароком.