Дядя Аксель приходился мне не родным дядей: он был мужем моей тетки, материной сестры Элизабет. Она умерла в Риго, когда дядя был в плавании. Возвратился он из плавания хромым, и отец позволил ему жить у нас. Несмотря на свою хромоту, он был хорошим работником, и его все любили. А я считал его своим лучшим другом.
Моя мать родилась в семье, где было двое сыновей и пятеро дочерей. Старшую, Анну, муж выгнал вскоре после свадьбы, и никто не знал, куда она делась. Дальше по старшинству шла Эмили, моя мать. Затем Харриет - она вышла замуж за владельца огромной фермы милях в пятнадцати от нас. Следующая, Элизабет, была женой дяди Акселя, о ней я уже говорил. Про других моих родственников с материнской стороны я мало что знал. Вернее, знал только дядю Ангуса Мортона, маминого сводного брата. Ему принадлежала соседняя с нами ферма, что крайне раздражало моего отца: не было случая, чтобы он хоть в чем-нибудь согласился с Ангусом. Дочь Ангуса Мортона, Розалинда, была моей двоюродной сестрой.
С каждым годом наш поселок разрастался. Теперь говорили, что даже жители Риго могут, не глядя на карту, сказать, где находится Вакнук.
Итак, я жил в процветающем крае, на одной из самых богатых ферм. Но в десятилетнем возрасте я мало про это думал. Для меня это было место, очень неудобное для игр, где всегда полно работы, если не успеть вовремя скрыться от бдительного взора взрослых, всегда норовящих поручить мне какое-нибудь скучное дело.
Поэтому в тот вечер я, как обычно, старался не привлекать к себе внимания, пока не услышал знакомые звуки тарелок и не догадался, что время близится к ужину. Некоторое время я послонялся по двору, глядя, как распрягают лошадей, пока наконец не раздался звук гонга: двери гостиной открылись, и все гурьбой повалили в дом. Панель с надписью: "ИЩИ И НАЙДИ МУТАНТА" торчала у меня перед глазами, как и у всех входящих, но не вызвала в моем сознании никаких ассоциаций - привычная часть обстановки, не больше. Что меня в данный момент занимало больше всего - это запах вкусной еды.
3
С тех пор я стал время от времени наведываться к Софи - примерно раз или два в неделю. Школьные занятия у нас обычно бывали по утрам. Впрочем, занятия - слишком громко сказано, просто какая-нибудь пожилая женщина собирала несколько ребятишек и учила их писать, читать, а тех, кто постарше, - простым арифметическим действиям. Так что мне несложно было ускользнуть в середине дня, встав из-за обеденного стола чуть раньше, пока никто не нашел для меня какого-нибудь дела.
Когда лодыжка Софи зажила, мы с ней стали часто бродить по окрестностям.
Однажды я привел ее на нашу сторону карьера, чтобы показать паровой двигатель - другого такого не было на сотни миль вокруг, и мы все им очень гордились. Корки, который присматривал за ним, по обыкновению где-то шлялся, но двери сарая были открыты, и мы хорошо слышали ритмичный звук работающей машины. Однако только слушать - показалось нам мало, и мы забрались внутрь. Поначалу было страшно интересно наблюдать за работой "чудовища", но минут через десять нам стало скучно просто стоять и глазеть. Зрелище было хотя и впечатляющее, но довольно однообразное. Мы вышли из сарая и забрались на самую верхушку поленницы. Там мы уселись, свесив ноги, и стали болтать, прислушиваясь к пыхтению машины.
- Дядя Аксель говорит, что у Древних были машины во сто раз лучше, чем эта, - сказал я.
- А мой папа говорит, что если бы четверть того, что рассказывают про Древних, было правдой, они были бы не людьми, а волшебниками, - возразила Софи.
- Что же, твой отец, - спросил я, - не верит, что Древние могли летать по воздуху, как птицы?
- Нет, - покачала она головой, - это просто глупо. Ведь если они могли летать, то и мы научились бы.
- Но... но ведь мы теперь уже многое умеем, - попытался возразить я.
- Только не летать, - она опять упрямо покачала головой, - это все сказки.
Я уже хотел было рассказать ей про свои сны, в которых я видел Город и блестящие летающие предметы в небе, но подумал, что сон не доказательство, и промолчал. Мы еще немножко посидели на поленнице, потом спустились вниз и пошли к ее дому.
Джон Уэндер, ее отец, был дома. Звуки молотка доносились из сарая, где он что-то мастерил. Софи подбежала к нему и повисла у него на шее.
- Привет, цыпленок! - ласково сказал он. Потом повернулся ко мне и хмуро кивнул головой. Он всегда так здоровался со мной, еще с самого первого раза - хмурый кивок и все, но я чувствовал, что он относится ко мне уже получше. В тот самый первый раз он смотрел на меня так, что я и вздохнуть боялся. Теперь я уже не чувствовал страха - мы стали почти друзьями. Он подолгу разговаривал со мной, иногда рассказывал об очень интересных вещах, и все же я часто ловил на себе его взгляд, внимательный, изучающий...
Только несколько лет спустя я понял, что для него значило - прийти домой и узнать, что ножку его Софи увидел не кто-нибудь, а Дэвид Строрм, сын Джозефа Строрма. Думаю, не раз ему приходило в голову, что мертвый мальчишка никогда не нарушит своего обещания молчать, даже если захочет... Может быть, я обязан жизнью его жене, миссис Уэндер? Может быть...
И еще я думаю, он раз и навсегда поверил бы мне и выкинул все сомнения из головы, доведись ему увидеть то, что произошло в нашем доме спустя месяц после того дня, как я познакомился с Софи.
Я тогда слегка поранил руку, вытаскивая занозу, и ранка кровоточила. Я зашел на кухню и, видя, что все домашние заняты, попытался сам перевязать себе ранку чистой тряпкой. Тут меня увидела мать. Она сразу запричитала, заохала, велела тщательно промыть ранку и сама стала перевязывать мне руку, бормоча, что я, как всегда, заставляю ее заниматься моей персоной в самый неподходящий момент. Оправдываясь, я случайно брякнул:
- Я и сам бы мог это сделать, будь у меня еще одна рука.
После этих, как мне казалось, ничего не значащих слов в кухне воцарилось гробовое молчание. Мать замерла, как статуя. В недоумении я оглядел всех, кто был в это время на кухне: Мэри с куском пирога в руке, двух работников, ждущих своей порции еды, отца, сидевшего во главе стола. Все молча уставились на меня. Постепенно с лица отца сошло изумление, губы сжались в жесткую прямую линию, челюсть выдвинулась вперед, брови сошлись на переносице.
- Что ты сказал? - медленно выговорил он.
Я хорошо знал этот тон, и мне стало страшно. Еще страшнее было то, что я совершенно не понимал, чем мог так рассердить его.
- Я... я с-с-сказал, что и с-сам бы мог... - выдавил я с трудом, заикаясь от страха.
Глаза отца сузились, и в них мелькнуло что-то, заставившее меня содрогнуться. Моя спина стала липкой от пота.
- И ты пожелал себе третью руку?! - все так же медленно и отчетливо выговаривая каждый слог, произнес он.
- Да нет же, отец, нет! Я только сказал _е_с_л_и _б_ы_...
- Если бы у тебя была третья рука, ты бы мог сделать что-то. _Т_а_к ты сказал?!
Я кивнул.
- Стало быть, ты _п_о_ж_е_л_а_л_?!
- Да нет же, отец, нет! Я только сказал _е_с_л_и_...
Я был так напуган, что никак не мог объяснить ему. Я хотел сказать, что не имел в виду ничего плохого, но не находил слов. Язык прилип к гортани, и я молча стоял в ожидании кары. Взгляды всех домашних были обращены теперь на отца.
- Ты! Ты - мой сын, призывал дьявола, чтобы он дал тебе третью руку!! - прогремел он.
- Не призывал я никого! Я только...
- Замолчи! - он властно поднял руку. - Все слышали, что ты сказал! Не лги же теперь, не отягощай свой поступок еще и ложью!
- Но ведь...
- Не лги и отвечай мне правду: было ли в твоих мыслях недовольство той формой тела, которую тебе дал Господь? Той формой, которая есть его подобие?
- Я только сказал _е_с_л_и _б_ы_...
- Ты богохульствовал! Ты поносил НОРМУ! Все здесь слышали это, и тебе нечего возразить. Знаешь ли ты, что есть НОРМА?