Не знаю, сколько так я пролежал, будто надеясь, что сейчас послышатся шаги любимого человека, и он подойдёт и поднимет меня, возьмёт на руки…
«Надо жить» — сказал внутренний голос.
— Надо, — согласился я, переворачиваясь на спину и глядя в бездонную синь.
— Надо жить, даже если душа стонет и корчится от боли.
Может, не надо было зализывать рану у Саши, тогда он не смог бы уйти. Всё равно рана скоро откроется, и он испытает такую же дикую боль.
Что с ним будет, справится ли? Может, побежать, остановить? Поздно. Уже поздно, за поездом не угонишься.
С трудом поднявшись, я потихоньку пошёл домой. Мне показалось, что кто-то зализывает душевную рану.
Дошёл до своего дома, не видя никого. Кто-то звал меня. Какая мне разница? Никто мне больше не нужен.
Я вошёл в квартиру, прошёл на кухню, умылся из-под крана и сел за стол.
Вот здесь сидел Саша. А сейчас сидит этот мужчина. Я с такой ненавистью посмотрел на него, что мужчина отшатнулся.
— Саша, ты чего?
Я опомнился. Это же мой папа.
Но снова я разозлился.
— Папа, за что ты меня ненавидишь?
— О чём ты? — искренне удивился папа, — да что с тобой?
— Помнишь, осенью, ты сказал, что ненавидишь меня, чуть не убил ещё тогда.
— А, это, — протянул отец, — может, забудем?
— Нет уж, давай выкладывай свою последнюю тайну.
— Какая же это тайна? Она у тебя в компьютере, даже без пароля.
— За что ты хотел меня убить? Показывай.
— Да кто тебя хотел убить? Не выдумывай. Я не знал, что у тебя пробита голова.
— Лица не было видно? Показывай!
Отец с трудом поднялся.
— Может, если ты всё забыл, не стоит?
— Стоит. Чтобы исправлять, надо знать, что исправлять.
Отец пошёл в нашу комнату, включил компьютер.
— А где мама с Юриком?
— Гуляют где-то.
— А ты что?
— Был срочный вызов на работу вот, загрузился, смотри.
На экране появилась фотография: Мальчик в ковбойской одежде смотрел на меня. Где-то я эту фотографию видел.
— Это кто? — хмуро спросил я.
— Ты притворяешься? Посмотри в зеркало.
У нас в комнате висело зеркало, я посмотрел. Какое угрюмое лицо! Заострившиеся скулы, запавшие, лихорадочно блестящие глаза. А это кто?
Где улыбчивый мальчик с озорной улыбкой и пухлыми щёчками?
Где влюблённая девочка, очаровавшая всё мальчишечье население?
— Ты уверен, что это я?
— Теперь трудно сказать, но это ты, год назад. Неужели не помнишь?
Я покачал головой: — ничего не помню.
Отец показал следующую фотографию. Очень качественные фотографии.
На этих снимках я рекламировал нижнее мальчишеское бельё.
Сколько ни приглядывался, особенностей своего тела не разглядел. Мальчик и мальчик. Мастер снимал.
На следующем снимке я был голым. Не голой, а голым. С мальчишеским половым органом. Опять вплотную стал приглядываться. Стыков не разглядел.
— Это я? — спросил я отца, — ты видел такого мальчика?
Отец, молча, открыл ещё одну фотографию. Точно такую же, но уже с моим органом.
Потом две рядом. Не понять, где настоящий, мальчик это, или девочка.
— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил я.
— Очень хороший фотомонтаж.
— Может, кто-то из двоих не я?
— Ты видела брата — близнеца?
— А что, такой есть?
— У нас нет. Это фотомонтаж. Видишь, позы одинаковые.
Мне понравились фотографии. Та, что с мальчиком, была недавней моей мечтой, та, что с девочкой, я бы хотел оставить всё как есть и даже улучшить.
— Но это ягодки, — сказал отец, — смотри сюда.
На новом фото я, или кто-то, похожий на меня, сосал огромный мужской член, с обожанием глядя на кого-то, чьё лицо было скрыто в тени.
Фотомонтаж? Ничего не докажешь. Очень хорошо сделано, каждый волосок, каждая ресничка видны.
И следующий снимок, где меня во все дыры.
— А вот это враки! — воскликнул я, — у меня всё на месте, всё цело!
— Кому ты это будешь доказывать? Саше? — тусклым голосом спросил отец.
Я вскочил. Впервые мелькнула мысль, что хорошо, что Саши нет.
Все мои потуги показались бессмысленными. Ведь если эта гадость выползет наружу… Я вспомнил, где видел фотографию пацана в ковбойском костюме: в руках у майора, в школе. Если есть одна. «ты уже в школе начала соблазнять!» — говорила директриса.
В глазах у меня потемнело, и я рухнул на стул.
Я пришёл в чувство, когда отец брызнул на меня водой.
— Дошло? — спросил отец, — ты понимаешь, что с нами будет, если это будет известно всем?
Я немного успокоился и стал рассуждать более здраво.