Девушки появились на террасе не раньше чем через час, и к этому времени там уже находилась большая часть гостей.
Сара тихонько присвистнула от изумления, увидев всю эту одетую с небрежной элегантностью публику, среди которой сразу отметила несколько знакомых лиц.
К ним поспешила Вероника Ричмонд.
– А вот наконец и вы, мои милые. – Особый тембр ее чуть хрипловатого голоса предназначался для тех, кто стоял неподалеку. – Идемте, я хотела бы познакомить вас с моим сыном Энтони.
С этими словами она подошла к группе молодых людей, оживленно беседующих около бара.
Стоило Веронике в сопровождении Сары и Ванессы подойти к ним, как разговор смолк.
– Тони! – Вероника остановилась рядом с молодым человеком, на лице которого выделялись круглые, навыкате, тусклые глаза, словно глядящие сквозь того, в кого они упирались. Но когда миссис Ричмонд слегка подтолкнула вперед Ванессу, в этих глазах мелькнуло что-то вроде легкого интереса.
Ванесса скупо кивнула ему, а Вероника начала представлять девушек.
– Это мисс Ванесса Лонг, молодая, но многообещающая художница.
Какое преувеличение! На самом деле она всего лишь живущий впроголодь рекламный дизайнер.
– А это мисс Сара Монтгомери, которая своей камерой навеки запечатлеет наше общество. А это… – Вероника взяла Энтони за локоть и приблизила к себе. – Это мой сын Энтони Ричмонд. Тони, можно я пока оставлю дам под твое покровительство? Желаю всем вам хорошо повеселиться!
Взгляд Тони жадно прилип к декольте Ванессы, щедро открывавшее слегка загорелую кожу. Сара сшила платье по простой выкройке из женского журнала, прилагавшейся к каждому номеру. Несколькими нехитрыми приемами ее можно было так изменить, что даже неопытные портнихи быстро создавали по ней целую коллекцию очаровательных платьев.
Платье Ванессы состояло из зеленого лифа, сшитого практически из одной широкой полосы ткани, оставлявшей спину открытой, а спереди сходившейся в острый треугольник. Юбка была присборенной и пышной, напоминая формой воздушный шар, что было одно время в моде.
Тони все еще не сводил глаз с Ванессы.
– Сегодня ужасно жарко, – сказала она, чтобы отвлечь его от своей груди. – Я бы не возражала чего-нибудь выпить.
– Ох, я тоже, – присоединилась Сара, которая не могла не заметить голодного взгляда Тони. – Что предлагается в баре?
Своими словами девушки вызвали лихорадочную активность не только у Тони. Остальные джентльмены едва ли не наперегонки кинулись потчевать их прохладительными напитками.
– Неплохо, если за тобой так ухаживают, – сказала чуть позже Сара, когда подруги прогуливались по лужайке со стаканами в руках. – Только этот Тони очень уж противный. Глаза как у настоящей жабы.
Ванесса молча кивнула. Она искала своего подопечного, но среди веселящихся, жизнерадостных людей не видела ни одного угрюмого инвалида.
– Сразу атакуем буфет? – спросила Сара. Ванесса покачала головой.
– Сначала я хочу познакомиться со своим клиентом. До этого я от волнения все равно не смогу проглотить ни кусочка.
– О'кей. – Сара, в виде исключения, проявила редкое единодушие. – Тогда я займусь работой. Если я где-нибудь встречу этого типа, то подам тебе дымовой сигнал.
И она повернула направо, в сторону буфета, где сейчас толпилось большинство гостей.
Ванесса побрела к бассейну, но там было пустовато. Лишь две-три парочки сидели под пестрыми зонтами, совершенно разморенные жарой, которая в этот полуденный час тяжелым колпаком накрывала землю.
Джеферсон Тэйлор ненавидел любые празднества. Он с удовольствием уклонился бы и от этого, но тем самым обидел бы свою старую приятельницу Веронику, чего ни в коем случае не мог и не хотел допустить.
Вероника оставалась верной ему на протяжении всех тяжелых, скверных лет, неизменно подбадривая, когда остальные друзья от него отвернулись. Поэтому Джеферсон послушно упаковал свой чемодан, с которым обычно летал, и отправился в Уайлдбич, чтобы принять участие в ненавистном ежегодном празднике на свежем воздухе.
И вот он сидит около бассейна в тени пестрого зонтика, не спасавшего от жары, которая, казалось, только еще больше застаивается под ним, и наблюдает за толпой гостей, разоряющих холодный буфет.
Чем богаче люди, тем больше в них жадности. Любой из этих одетых у Бенеттона, Гуччи или Луи Ландона господ запросто мог позволить себе съедать ежедневно по килограмму русской икры, но здесь они, словно пираньи, набросились на бутерброды, хотя на таком пекле еда никак не могла доставлять удовольствие.