«Кретин, идиот, дебил драный, — ругал он себя. — Надо меньше пить, придурок недоделанный»! Придурок — и есть придурок, правильно сказал Антон. А он ничего, хороший парень, и, пожалуй, если бы между ними не стояла Алинка, если бы он не видел, как они тут нежно обнимались и не слышал их воркования, он бы пошел к нему снова и протянул руку. Пойти-то пошел бы, но кто бы ему открыл? Витька нехорошо усмехнулся, потрогал пальцами вскочивший под глазом и наливающийся спелым соком фонарь и медленно побрел домой.
Грустные мысли одолевали его. Путь был относительно недолгим. В принципе он каждое утро делал пробежку по этому маршруту: центр — парк — спорткомплекс, вернее, наоборот: спорткомплекс — парк. Но это неважно. То утром, когда полон сил и энергии, когда предстоящий день кажется праздником и хочется поскорее столкнуться с ним. Потому он и бежал быстро и легко.
«Алинка, ты сама не знаешь, какая ты изумительная, какая хорошая. А какая музыка творится тобой, выпархивает из-под нежных пальчиков и разрывает пространство, а вместе с ним и душу! Его, Витькину, душу, которую и шелохнуть-то другим самым распрекрасным женщинам не под силу».
Ему казалось, что вот сейчас он дойдет до дома и не посмотрит, что поздний час, поднимется на этаж к Алинке, постучит в дверь. Нет, конечно же, звонить он не станет, чтобы не будить ее маму. Он постучит, тихонечко, как мышка. Ноготочком. Она услышит. Она непременно услышит. Почему-то иногда Витька тешил себя мыслью, что он нравится Алинке. Он несколько раз ловил на себе ее робкий и полный затаенной тоски взгляд. У него дергалось сердце. Стучало в висках. Но почему тогда она не скажет ему о своих чувствах? Что там Ленка про нее несла?
Витька даже остановился, припоминая все Ленкины слова, касающиеся одноклассницы.
— Боже мой, неужели я совершенно не нравлюсь ей? Ни капелечки, ни чуточки? А впрочем, что ж тут такого? Почему я должен нравиться всем без исключения?
Но томило его все же понимание того, что он нравится всем без исключения, кроме той единственной, которая, сама не подозревая об этом, так крепко засела в его душе.
Холодной, влажной ладонью весенняя ночь перекрыла дыхание. Откуда ни возьмись стал накрапывать дождик. Мелкий такой, противный. И не льет, а вроде как висит в воздухе туманной пеленой. Витька зябко поежился. Мимо него пролетела «пожарка», он проводил машину взглядом и подумал, не могло ли что случиться в их доме.
Витька часто замечал за собой такую странность, а может, это у всех, а не только у него? Едва увидит «пожарку», летящую с включенной мигалкой, или услышит завывание «скорой помощи», у него неприятно екает внизу живота, и первая мысль — а не с его ли родными приключилась беда?
«Пожарка» исчезла, растворилась в сыром тумане. Через некоторое время туда, откуда она вынырнула, пронеслась «скорая». Красные огни габариток мерцали из-за густого кустарника, пробиваясь сквозь тонкую листву, как морзянка сквозь эфир пространства. Они словно звали рвануть следом, и Витька, не раздумывая, побежал. Он легко проносил свое тело сквозь дымку мороси. «Скорая» исчезла за поворотом и покатила к спорткомплексу. До спорткомплекса было рукой подать, и Витька прибавил шагу. Он потерял машину из виду, но буквально через пару минут та уже неслась обратно.
— Странно, — отметил он про себя. — Наверное, там что-то случилось.
К тому времени, когда он добежал до бара, в котором работала Нонна, там уже никого не осталось. Только впереди мелькало несколько человеческих фигур.
13
В голове все перемешалось. Алинка осталась совершенно одна. Собачатники в сопровождении своих четвероногих друзей разошлись в разные стороны. Прохлада весеннего вечера давно превратилась в неприятную тяжесть дождливой ночи. Идти было недалеко, но до сих пор Алинке никогда не приходилось ходить одной в столь поздний час. Она прислушивалась к шелесту листьев, к сонному дыханию парка, к тихому пощелкиванию Вечного огня. Он оставался немного позади нее, но если чуть-чуть повернуть голову, можно было увидеть голубоватое пламя и мраморную стелу.
Алинка пыталась отогнать от себя детские страхи о привидениях, кровавых вампирах и вурдалаках. Она даже вспомнила песенку из мультика «Крошка енот» и улыбнулась, напевая про себя незатейливый мотивчик.
Потом она вспомнила отца. Как несколько дней назад они гуляли по парку. Тогда здесь стоял цирк-шапито. Палаточный городок с аттракционами, комнатой смеха и комнатой страха. В комнате смеха ей показалось совсем не смешно. Пыльные зеркала и искаженные неприятные отражения в них. А в комнате страха как раз оказалось очень весело. Как в детском кукольном театре — кощей, гремящий пластмассовыми костьми, баба-яга на растрепанном венике, горящие зеленью кошачьи глаза… Смех да и только!
Когда они возвращались с отцом домой, он сказал, что этот парк расположен на месте старого еврейского… кладбища.
«Мамочка», — испугалась Алинка. Мистический ужас обуял ее с ног до головы. Она вжала голову в плечи. Темная дождливая ночь, ни зги не видать. Фонари погашены, окна в домах, как черные бельма. Только латунный отблеск влажной травы и отлакированный дождем асфальт тротуара. Самая что ни на есть разбойничья ночь. В такую ночь только бандитам шастать.
Алинка ускорила шаг. Сердечко ее билось птичкой в клетке. Вот сейчас кто-нибудь ударит ее по голове и куда-нибудь утащит. При этой мысли ей стало страшно. Она готова была побежать и даже пошла как-то вприпрыжку, переходя с шага на бег и задыхаясь от волнения.
Вдруг она услышала тяжелые шаги за спиной. Ей хотелось оглянуться, но страх сковал ее волю. Алинку охватил неимоверный ужас. Картины, одна страшнее другой, рисовались в ее фантазии. Ветер подхватил лист бумаги и, внезапно оторвав его от мокрой земли, с шелестом и хрустом поднял выше головы. Алинка вздрогнула и, вслушиваясь с нарастающим беспокойством в тяжелые приближающиеся шаги за спиной, побежала. Она бежала и плакала. В панике она ничего не видела перед собой. Ничегошеньки, сплошная пелена из слез и туманной мороси.
Вот невдалеке показался ее дом. Оставалось совсем немного — добежать до своего подъезда и нырнуть в квартиру. Она надеялась, что ее выйдет встречать отец. Он всегда выходит встречать дочь, когда та немного задерживается, а уж в такое-то время! Должно быть, он уже где-то рядом, высматривает ее в ночи, поджидает. Хорошо бы пошел навстречу.
Алинка бежала и плакала, в груди ее застрял крик. Она уже стала задыхаться и, с отчаянием вслушиваясь в то, как бежит неизвестный за ее спиной, понимала, что еще чуть-чуть, и он настигнет ее.
Вдруг ее нога попала в канализационный колодец. Когда Алинка шла на день рождения к Антону, она заметила сдвинутую крышку люка. Колодец был обнесен веревкой. Тоненькой веревочкой с красными флажками по периметру. Должно быть, она не заметила этого чисто символического ограждения. А может, его сорвало ветром. И надо же было так влипнуть!
Алинка пыталась удержать равновесие и вытащить так неудачно подвернувшуюся ногу. Но шлепнулась в лужу, смешно вскинув руки и успев крикнуть:
— Помогите! Помогите!
От угла ближайшего дома отделилась фигура отца. Он кинулся к ней, присел на корточки и пробормотал:
— Ну надо же! Что ж ты так неаккуратно, доченька? Давай помогу, поднимайся.
Успокоенная присутствием родного сильного человека, Алинка наконец-то осмелилась оглянуться. Действительно, сквозь слезы она увидела бегущего. Но почему-то он показался ей до боли знакомым. Размазывая кулаком слезы и грязь по влажным щекам, она огорченно взглянула на отца.
— Я испугалась… Там кто-то бежит, видишь?
— Вижу, — отец поднял голову. Рядом с ними уже стоял мокрый и взъерошенный Витька.
— Простите, я не хотел напугать. Я просто торопился… Я даже не знал, что она убегает от меня, а то бы окликнул.
Витька растерянно смотрел то на Алинку, то на ее отца.
— Честное слово, Николай Иванович… Честное… Простите…
— Ну, вы даете, — усмехнулся Николай Иванович, поддерживая дочь за плечо и помогая ей встать. — Ты как? Больно? — он заботливо наклонился к ногам дочери и осмотрел ссадину на колене. — Пойдем… Можешь идти?