Она даже и представить себе не могла, как будет прикасаться к чужому слюнявому рту своими губами, так жадно ждущими Витькиных поцелуев. Но тут она с содроганием подумала, что, если Заилова станет живописать их страстные лобызания или еще чего похлеще, все, — их дружбе конец!
— Ну так что было дальше? — Глаза Алины недобро сверкнули, она даже приподнялась, чтобы тут же, после ответа, дать подруге пощечину и уйти.
— Ну что «что»? А ничего! — вдруг выпалила Ленка. — Козел он, твой сосед, больше никто! Он Нонну соблазнил? Ну? Обрюхатил и бросил! Что же я, идиотка, что ли?
Витька, человек, за которым Алина готова была пойти хоть на край света, всю себя отдать до капельки и всего его вобрать в свою жизнь. Слить воедино судьбы и никогда-никогда не расставаться!
— Так и не ври! Не знаешь — не ври! Ничего не ври, раз не знаешь! — Алина расплакалась от оскорбления и обиды за любимого человека.
— Ты что, — вдруг помрачнела Заилова. — Ты его любишь, что ли? Ну скажи, тебе легче будет. — Заилова ластилась, словно котенок. Ей ужас до чего хотелось проникнуть в душу своей самой давнишней, но так до сих пор и непонятой до конца подруги. Все девчонки как девчонки, с ребятами гуляют, целуются и еще кое-что, немногие, правда, но есть и такие среди одноклассниц. И все рассказывают об этом, шушукаются по углам, сплетничают, хитро и затаенно поглядывая в разные стороны, не услышал бы кто.
Потом меняются парами и снова пересказывают как свои тайны, так и только что услышанные под огромным секретом тайны своих подруг. Наврут, где и не было ничего. И ходят потом, гордятся этим. Глазенки сверкают, реснички порхают, грудки подрагивают под учащенным биением сердечка.
— Слушай, ты кто? Человек или не человек? — разволновалась Заилова. — Я тебе всегда — как на духу. А ты… Эх ты, самоедка! Ну и живи со своими тайнами. Тоже мне подруга называется!
Заилова поднялась и быстрым шагом пошла прочь.
Алинка осталась сидеть на скамейке и, время от времени вытирая скатывающиеся редкие, но горькие слезинки, раздумывала над тем, что же есть такое на самом деле дружба. Неужели, это когда из тебя извлекают самое сокровенное, извлекают, как один длинный-предлинный и болезненный-преболезненный нерв. И наматывают на раскаленный вертел, а потом бросают этот вертел в воду и смотрят, как он там шипит и пенится. Все смотрят, всем весело, интересно, радостно. Как же — развлечение, а ты сидишь, рана внутри, и у тебя ничего не остается, кроме досады и пустоты.
Алинка хотела было пойти домой, позвонить Заиловой и рассказать о своей любви. Ведь должна же она хоть с кем-нибудь поделиться ЭТИМ! Может, действительно станет легче. Но что-то подсказывало ей, что об этом рассказывать нельзя. Никому нельзя, никогда! Чтоб не вынули, не намотали, не бросили под ноги, на потеху досужим взглядам.
На следующее же утро Заилова позвонила сама и извинилась. Алинка промолчала. Вообще разговор был коротким и очень натянутым.
— Я, может, помешала тебе? — спросила Заилова, и Алинка не сразу ответила:
— Да как сказать. Не чтобы очень… Я проигрываю гаммы.
— А-а… — протянула Заилова понимающе и добавила сбивчивой скороговоркой: — Аль, я тебе все наврала. Никуда я с Витькой не ходила. Он пригласил, ему просто нечего было делать, а потом передумал. Вот я на него и обозлилась.
«Как же, — нахмурилась Алина, — передумал… Откуда же он так поздно возвращался?» Да и тогда, у подъезда, когда Антон ее чуть было не поцеловал, она же почувствовала его присутствие. Почувствовала! Интуитивно догадалась и отогнала это ощущение. А он все видел — как они стояли у подъезда, как Антошка гладил ее волосы, как тянулись их губы навстречу друг другу.
— А то, может, в гости зайдешь? — пригласила Ленка.
— Нет, — сухо ответила Алина. — Пока!
Выходя из своей комнаты на кухню, где отец пил чай, Алинка смотрела себе под ноги. Она боялась, что сейчас папа увидит ее глаза, полные слез, и станет тормошить своими расспросами и донимать утешениями.
Отец пил чай и заедал его наскоро приготовленным бутербродом. Бутерброды он делал фирменные. «А-ля Седых» — называл он их, смеясь, укладывая на кусочек хлеба картофельное пюре, размазывая его маслом и поливая кетчупом, потом добавлял салатный лист или тонкие ломтики огурцов, разрезанных не поперек колечками, а вдоль, длинными лентами, и половинку, тоже вдоль поделенной, котлеты.
— И сытно, и вкусно! — поднимал он кверху указательный палец. Таким вот основательным бутербродом заедал Николай Иванович сладкий и крепкий душистый чай.
— А, дочь! Совсем забыл, тебе еще с вечера письмо. — Он вполоборота повернулся к ней, но глаз от газеты так и не оторвал. — Ты знаешь, оно почему-то без штемпеля… — Отец на минутку умолк, и Алинка в нетерпении стала его тормошить. — Странно, надо же! — отреагировал он на какую-то статью в газете и спохватился: — Ах да, на трюмо.
— Где? — уже из прихожей донесся голос дочери.
— Под журналом посмотри.
Но Алинка уже отыскала письмо и судорожно, волнуясь и вибрируя всем телом, стала вскрывать его. Она ожидала, что, возможно… Ах, нет, — разочарованно вздохнула она, прочитав в первую очередь подпись: «ЮЮ. Я.»
Письмо было написано неровными буквами разной величины и наклона. Казалось, что его пишет едва научившийся держать авторучку первоклашка. Алинка улыбнулась. Разочарование покинуло ее. Все-таки действительно хороший он мальчик, от его присутствия, пусть чисто символического, в виде всего лишь листка бумаги, становится как-то спокойно и уверенно. Алинка, запрокинув лицо кверху, прикрыла глаза. Ей так хотелось увидеть лицо Антона, но вместо Антошкиного перед ней возникло улыбчивое и одновременно отстраненное и чужое лицо Виктора. Тьфу ты, наваждение какое-то! Алина встряхнула головой и стала читать:
«Господи, хорошая моя, сладкая! Наверное, я сошел с ума». — «Это мне?» — засомневалась Алинка и еще раз прикрыла веки. «Как же? Я ведь не люблю его», — ей стало отчего-то неловко, но все равно хорошо и приятно.
«…Ну почему люди придумывают себе страдания, почему навлекают на себя мучения и «мятутся» раненой душой, и не находят себе места, и называют это — любовью???»
«Поэт просто!» — восхитилась Алинка. Глаза ее побежали по тексту, как жадный язычок пламени по сухой траве. Если бы это были Витькины слова! Ах, если бы…»
«…А если это любовь, то почему она поражает сердце, словно болезнь? Почему от нее не становится светло и божественно?»
«Действительно, почему?» — мелькнуло в Алинкиной голове.
«…Я не могу без тебя. Так стремительно ты появилась в моей жизни. Так долго мы были знакомы, а заметил тебя совсем недавно, и ты сразу безжалостно порушила в ней все, что было построено до сих пор. Все мысли мои о тебе, все сомнения и переживания связаны с тобой. Я хочу тебя видеть. Все время хочу видеть! И слышать, и чувствовать! Мне ничего не надо от Неба, и, если бы меня спросили, каково мое самое сокровенное желание, я бы не задумываясь ответил: хочу, чтобы ты появилась на пороге моей комнаты. Хочу, милая моя! Безумно хочу!
Я понимаю, у тебя своя жизнь, куча забот и проблем, но в тот день, когда я едва прикоснулся своими губами к твоим, у меня все перевернулось внутри. Все перевернулось.
Ты ушла, а я остался с запахом твоего присутствия и вкусом твоего дыхания. И нет на земле такой силы, чтобы заставить меня забыть это.
Мне хочется жить и не хочется. Хочется, потому что есть ты. А не хочется, потому что тебя нет. Ты есть, но как в капсуле на космической орбите, где-то далеко-далеко. Вроде бы даже, когда ты рядом, все равно — не со мной.
Где ты, ну где же ты? Хотя…
Тебя нет. Может, нет в моей жизни, а может, нет и вовсе. Правда, иногда мне кажется, что нет и меня. Может, так было бы лучше, если бы не было меня?
Хорошая моя, если это не любовь, то почему так больно? Вот, собственно, и все.
ЮЮ. Я»
Алинка прижала письмо к груди и медленно пошла в комнату. Прикрыв за собой дверь, она села к пианино, но поняла, что так и не сможет оторвать этот листочек от себя. «Странно, — думала Алинка, — сколько лет, с первого класса, я знаю Антошку, но даже и предположить не могла, что он может так писать. За сочинения у Антона никогда не стояло больше трояка. Хотя, если вдуматься, кто из нас любит делать то, к чему принуждают? В сочинении задана тема, существуют определенные правила написания, какая-то своя строгая система изложения мысли. Она вдруг вспомнила, что Зинаида Филипповна всегда требовала к сочинению прикладывать еще и листочек с обязательным планом. Даже на тему «Как я провел летние каникулы» требовался план. По пунктикам: а), б), в)… Спятить можно. Попробуй к этому письму составить план. Или нет, попробуй написать такое письмо по плану».