— Джонни хотел бы тебя пригласить на танец, — сказала Эрика. — Он будет очень рад, если ты ему не откажешь, — добавила она, и, подхватываемая с места Тоби, поднялась и закружилась в вальсе. Играли скрипки. Три старых цыгана терзали инструменты так, что те рыдали и стонали, словно измученные тоской и страстью женщины.
Джон поднялся и нежно взял Алинку за руку. Они вышли в центр танцевальной площадки, на которой могло бы уместиться и танцевать не более пяти-шести пар, а танцевало уже около десяти, тесно прикасаясь бедрами, животами, спинами друг к дружке. Алинка вообще заметила, что венгры очень любят веселиться — петь, танцевать, смеяться. Они целуются и обнимаются там, где это только возможно. Они плачут от счастья и смеются от горя, и всегда поют прекрасные, чарующие, звонкие песни.
— Эти глаза сведут меня с ума, — сказал Джон и прикоснулся, как бы невзначай, к векам Алинки.
Алинка ничего не поняла из того, что он сказал, но все поняла из того, что он сделал. Сердце ее забилось, Джонни почувствовал, как она поддалась ему, и нежно, но сильно привлек ее гибкое тело. Он жарко открыл губы, и его горячий шершавый язык заскользил у нее во рту сводящей с ума очаровательной жадной волной. Алинка беспомощно открыла рот и обмякла. О, нет, это не Антошкин нежный, но все-таки неумелый поцелуй. Это поцелуй сильного и страстного мужчины.
Танец пролетел, как один восхитительный миг. Алинка, запрокинув голову, с восторгом прислушивалась к тому, что происходило с нею. А нежность, которую она испытывала к Джону, и вовсе не поддавалась описанию. Все ее тело пропитывалось опрометчивой сладкой страстью. Алинка запустила свои длинные тонкие пальцы в густую шевелюру Джона и перебирала его жесткие локоны.
Джон почти что на руках кружил ее по площадке, и, когда кончилась музыка, Алинка вдруг обнаружила, что никого из танцующих нет рядом с ними. Все стояли большим плотным кольцом и, держась за руки, вели странный хоровод. Их лица светились таким счастьем, словно это каждого из них кружили на руках и целовали, и ласкали, и шептали им нежные слова на непонятном, но очень красивом и страстном языке.
Алинка растерянно опустила голову, а сияющий Джонни повел ее к месту.
— Ну как? — спросила Эрика.
Алинка ничего не ответила, она только густо покраснела и поднесла к губам стаканчик с шипящим холодным напитком.
— Только я тебя предупреждаю, — Эрика заговорщицки приблизилась к Алинке. — Это такой кот! Держись, не успеешь оглянуться, как окажешься в его власти. И еще, — она даже прикрыла рот ладошкой, будто кто-нибудь из сидящих в баре мог понять то, что она скажет сейчас на английском языке. — Он клинический холостяк. Он еще ни одной женщине не делал предложения, а совратил — ууу! — Она выпрямилась, посмотрела на Джона, что-то живо обсуждающего с Тоби, потом отвела взгляд от его профиля и добавила: — Он хоть и мой брат, но я считаю своим долгом предупредить тебя, не верь ему, ясно?
Алинка посмотрела на широкие плечи Джона, на его смуглые, покрытые густыми волосами руки, на мощную шею и почти физически ощутила его близость. У нее даже заныло внизу живота.
От этого тридцатилетнего парня исходила бешеная животная энергия. Конечно же, такой мужчина опасен для спокойствия женщины. Наверное, ему совсем не трудно совратить любую, как выразилась Эрика.
Машина увозила Алинку все дальше и дальше от дома, где жила Эрика с родителями. Джон жил в пригороде. У него был свой дом и своя машина. Он работал механиком или, как сказали бы у нас, автослесарем. Даже не совсем автослесарем, а был владельцем небольшой автослесарной мастерской. Еще у него был свой магазинчик. Вот туда-то и вез он Алинку. Алинка с восторгом рассматривала высокие легкие облака, плывущие в сторону гор, голубое небо и темные густые ели, плотно примыкающие к дороге. Вдруг ей стало страшно. Она испугалась того, что сидит в машине с едва знакомым мужчиной и едет в неизвестном направлении. Мало ли что? И кто тогда сможет отыскать ее в этих горах? И кто вообще станет искать ее? Семья Джона, если что, смолчит. Не станут же они навлекать неприятности на голову сына, да и на свои собственные.
Алинка с опаской посмотрела на Джона. Тот легко вел автомобиль и улыбался. Его глаза были чистыми и глубокими. Алинка уловила его доброжелательный и слегка снисходительный взгляд. Джон прикоснулся к ее колену, как бы сообщая, что ей не следует бояться. Алинка кивнула и посмотрела в его зрачки. Зрачки сначала сузились, словно концентрируясь на ней, а потом стали медленно расширяться. Точно, как у кота, Алинка вспомнила слова Эрики и рассмеялась. Как бы объяснить ему, что именно ее так развеселило? Джон вопросительно посматривал в ее сторону, сгорая от любопытства, а потом он тоже, видимо, что-то вспомнил и рассмеялся. Они ехали по неширокой, припорошенной снегом автостраде и весело смеялись. Алинке было ужасно хорошо. Так хорошо и легко ей не было ни разу после смерти мамы.
Они гуляли по маленькому городу рядом с Будапештом. Смотрели в глаза друг другу. Восхищенно показывали пальцами на открывающиеся взору утонченные пейзажи и все время улыбались. Потом они стали говорить. Сначала неуверенно, не понимая друг друга и бессильно разводя руками. Потом все интенсивней и увлеченней. Они задавали друг другу вопросы, помогая себе мимикой и выражением глаз, и в конце концов Алинка вдруг ощутила, что ей все или почти все понятно. Она перестала чувствовать языковой барьер и каким-то невероятным образом понимала каждый вопрос и отвечала на него, не задумываясь. И видела, что Джон тоже все понимает. Они смеялись, держались за руки и, вдыхая острый свежий аромат гор, сходили с ума от накатывавшего блаженства.
Потом был ресторан. Коньяк и цветы. Фотограф сделал пару моментальных фото, и, только взглянув на них, Алинка поняла, что сегодня она действительно потрясающе красива. Это лицо, глядящее на нее большими светлыми глазами, как будто сияет неземным светом. Оно лучезарно и удивительно.
— Это не я, — восхищенно шепнула Алинка.
— Это ты, — ответил Джон. Он взял ее руку в свою и покрыл долгими страстными поцелуями. — Это ты, — снова сказал он. Витиеватые орнаменты и нежно-золотистые ковры зала потонули в мягком полумраке. Алинка закрыла глаза. Она дрожала. Она видела перед собой лицо Джона, но каким-то невероятным образом оно сливалось с Витькиным лицом. Она слышала голос Джона, но в сердце звучал Витькин голос. Она хотела его, потому что она так долго хотела Витьку.
— Пойдем, — пригласил Джон.
— Куда? — спросила Алинка. На самом деле ей было все равно куда. Ей действительно было все равно, куда идти за Витькой, хоть на край света. Неожиданно в ее сердце заиграла музыка. Как тогда, когда она сидела в своей комнате перед стареньким пианино. «Боже мой, что я делаю? — пронеслось в ее голове. — Ведь мне еще нет и семнадцати». Но так ли это важно, оправдала она себя.
Конечно, она могла бы просто отказать ему. Как много раз она произносила это заветное слово: «Нет». Как много раз оно спасало ее от чересчур настойчивых поклонников.
Но на сей раз ей не хотелось произносить это слово.
«Будь что будет», — решила про себя Алинка и, закрыв глаза, поплыла по бурному круговороту чувств. Легкий дурманящий аромат коньяка ударил ей в голову. Поцелуи Джона сводили ее с ума. Она приникла к нему всем телом, откинулась в его объятиях и подставила лицо нежным и горячим губам мужчины.
— Пойдем, — снова пригласил ее Джон, и она послушно поднялась и пошла рядом, придерживаясь за его руку. Ее слегка покачивало, голова кружилась, а во всем теле плескалась сладостная истома.
Они вошли в затемненный номер отеля. Алинка посмотрела в слегка прищуренные глаза Джона и едва подавила сладострастный стон.
Наконец Джон снова обвил ее гибкий стан руками. Он прикоснулся горячим дыханием к влажному виску Алинки и прошептал «дорогая», потом он шептал еще что-то, но Алинка не вслушивалась в звуки. Дрожа от внутреннего напряжения, она поймала своими губами его рот и проникла в раскрытые губы нежным и теплым язычком. Совсем так, как это делал он. Джон мягко высвободился от ее всепоглощающего поцелуя и стал касаться губами ее шеи, плеч, щек. Он прошелся по дужкам бровей и трепетным язычком стал щекотать реснички.