Собранный из уродливых лоскутов прошлого с разветвленной картой шрамов по телу, бывший майор Лестер боялся оказаться убитым холодным, полным страха или презрения взглядом. За долгие годы нарастив из напускного равнодушия эмоциональный бронежилет, он уже сам начинал верить, что все давно зажило и отболело, что прошлое приходит к нему только ночами, взрывая шумам канонад сны. И вот.
Дурак ты, Лестер. И не стоило приходить сюда, чтобы в этом убедиться.
Он как раз собирался открыть глаза, когда ощутил прикосновение, змейкой скользнувшее по руке. Замер, подавившись вздохом, будто гулкий стук сердца в ребра выбил из него дух. Ее руки, неуверенные, прохладные, скользили по предплечьям, медленно сдирая вместе с кожей толстую его броню. Больно и одновременно так хорошо. Оставленные от этих прикосновений следы пульсировали жаром свежей раны, а она, бедовая, будто даже не догадываясь (откуда бы ей), что делает с ним, опалила осмелевшими своими ладонями бока и сомкнула их где-то за спиной. Стиснув зубы, Лестер попытался вдохнуть. Хотя бы вспомнить, как это делается.
Пенни и раньше прикасалась к нему. К раздетому, напряженному от желания и это было другое, совсем другое дело. Сегодня руки ее ощущались иначе. В них не было жадного голода, только какая-то липкая тоска. И нежность. И вот этот простой, нехитрый, казалось бы коктейль, мешал дышать, мгновенно отправив в эмоциональный нокаут. Он даже не сразу осознал, что вот так и стоит, с зависшими в воздухе руками, забыв, куда их деть. Гулко втянув-таки в грудь наполненный ее запахом воздух, Алек осторожно, излишне бережно, опустил ладони на расслабленную ее спину, чуть вжимая в себя, слово бы хотел получить больше тепла и продлить неожиданное это мгновение. Недовольно замычав, когда Пенни шевельнулась в его руках, напрягся сильнее телом, не желая ее выпускать..
Девочка… Не жадничай, дай погреться ещё хоть немного.
Как он мог не ощущать и не замечать, насколько сильно замёрз, став похожим на ледник изнутри? Обмороженное это нутро щипало и жгло от ее тепла. Мысль, что, может, она ничего не знает, может была так зла, что не стала искать и смотреть, мелькнула в голове, отрезвляя. Столько лет он, не отдавая себе отчёта, ждал простого этого приятия, что сейчас был готов обмануться, получив шаткий повод. Отвесив себе мысленную оплеуху, Алек открыл глаза в надежде разобраться, но не успел даже отодвинуть Пенни от себя, чтобы вглядеться в ее лицо, ища в нем ответы, как губы ее, эти сладкие, пьянящие и лишающие воли губы, коснулись его собственных, напряженных, натянутых в плотную межу рубежа, вновь выбивая сиплый вдох из-под ребер. Он тут же забыл о сомнениях, о вопросах, родившихся в голове. Остался только трепет ее губ и дрожь тела мгновенно передавшаяся ему.
— Бессердечная, — вымученно простонав сквозь зубы, Алек разжал руки, борясь с желанием никуда ее не пускать.
Ну какая паэлья девочка? О чем ты вообще?
Он знал, что может, в самом деле может ее не отпустить, что нужно только прижать плотнее, надавив ладонью, распластанной меж лопаток, выудить из-за пояса джинсов футболку до треска натянутую на раздавшейся от возбуждения груди.
Кого ты обманываешь девочка? Ты такая же голодная, как и я. И паэлья твоя тут вообще не приделах.
Вздохнув, он улыбается, стараясь думать о чем-то, кроме пухлых ее губ. Да что там, просто стараясь думать, а не отдаться на волю инстинктам.
— Уж я-то какой, — вот так легко и просто признавая очевидное, он все же решает выпустить Пенни из объятий. Пусть останутся в его памяти такими. Не просто прелюдией к хорошему сексу. Пусть будет у него ещё что-то, что вспомнить о ней. Тепло, щемящее, без обещания палавких ласк. И руки. Нежные, обволакивающие стягивающие кровоостанавливающий жгут на пульсирующем, развороченном нутре.
Прохладная вода из крана помогает сморгнуть это наваждение. Перестать крутить в голове бесконечное "может всё-таки". Нельзя позволить себе даже допущений. Она просто не знает. В этом все дело. Поэтому такая невозможно ласковая, открытая и глаза такие светлые, теплые, без страха, ненависти и презрения. Просто обезоруживающие. Какой уж тут бронежилет. Гол как сокол под этим взглядом.
Как легко пробить тебе в печень, Лестер. Раз-два и шатает, как былинку. Теряешь хватку, майор.
Нарезая мясо и кальмаров (терпеть их не мог, кстати) Алек пытался слушать щебет Пенни, но мысли сами уплывали к другому. Этот незапланированный вечер был будто сюрреалистичным приветом из прошлого. Из тех времён, когда у него была совсем другая жизнь. Семья, друзья, такие вот беззаботные вечера наедине с женщиной, которую он, мать ее, любил. Поддразнивания, мимолетные ласки за обычными, бытовыми занятиями. Нормальная, человеческая жизнь. Можно было сколько угодно себя убеждать, что ему всего этого не надо и не хочется. Успешно убеждать. А потом один вот такой вечер и вся эта теория, подкрепленная годами практики в пике срывается в самое пекло недр земли.
Бросив вопросительный взгляд на Пенни, Алек вспоминает, что даже будучи злым в то утро, на нее и на себя тоже, думал после отъезда, как они добрались. Пенни ведь боится машин, ещё авария эта недавно…
Ему должно было бы наплевать, а не было.
— Майк хороший мужик. Рукастый. — Не раздолбай и даже не алкаш. Один тоже. Жена завела роман с богатым туристом и свалила за лучшей жизнью, оставив бедолаге сына и кислое послевкусие. Что вам бабам надо, а?
Пенни все что-то болтала, летая по кухне вольной птицей. Алек любовался ей открыто, с лёгким туманом задумчивости в глазах. Вот ей, например, что надо? Вспомнились ее наивные разговоры про любовь и все вот это. Но на деле Лестер ещё не встречал женщин, согласных на рай в шалаше. Согласилась бы Пенни, вздумай он предложить бросить все это: магазин, друзей, красивую городскую жизнь. Ради глухой Ирландской непогоды, без горячей воды и магазинов, без кино и интернетов. Зато с ним. Да ну, конечно нет.
— Иногда приходится выезжать решать бумажные дела. Мы живём в бюрократическом мире, Пенни, — расплывчато отзывается он. И недавние горькие мысли оттеняют горечью тона эти слова, очень органично вписываясь в контекст.
— Ну что там? Сколько до готовности? — открыв холодильник, Алек просматривает оставшееся вино, рассчитывая, что друг этот прикупил не только в паэлью, но и к ней тоже. Найдя, что искал, разливаетпо бокалом холодное Вердехо. Сухое, с цитрусовым послевкусием. Хороший вкус у этого друга, чего уж.
Протянув Пенни бокал, любуется ее небрежной прической, простым нарядом, без присущего красивым женщинам пафоса и кричащей сексуальности. Ее притягательность в том и была. Ей не нужно было всех этих уловок, чтобы от одного взгляда на нее мышцы сводило томительным напряжением. Простая, непосредственная и открытая миру. Поразительно для женщины 30 лет. К этому времени уже обычно успеваешь распробовать все сомнительные прелести взрослой жизни и вот этот весёлый блеск сереет, отполированный пережитым. А она такая чистая и искренняя. Будто никакой херни в ее жизни и не случалось.
ПЕННИ
Не сказать, что Пенни чувствовала себя слишком расслабленной, ей нравилось присутствие Алека рядом, но в то же время немного напрягал его загруженный вид. Мужчина будто то и дело уходил в себя, вспоминая что-то или размышляя над чем-то. Она прямо таки боролась с любопытством. Вот теперь это точно было любопытство — спрашивать “А что ты тут делаешь?” было немного неэтично и Алек красиво ушел от прямого ответа.
Нечего совать нос в чужие дела, Льюис.
Кажется, она даже покраснела. Что ж, в этот раз он хотя бы не вышел из себя. Уже лучше. Всё же Пенни решила, что пора прекращать эти неудобные вопросы и попытаться просто приятно провести время.
Вид и движения Алека её завораживали. Она опять ловила себя на том, что рассматривает его. О, конечно она не забыла, как он прекрасен без рубашки. Скорее, она почти забыла как он привлекателен в ней. Руки его быстро справились с бутылкой какого-то вина. Наверняка, Алек в них разбирался. Во всяком случае, он выглядел так, будто разбирается абсолютно во всём. Льюис снова поймала себя на мысли, что ей бы хотелось узнать, а есть ли что-то, в чем Алек не разбирается? Вот с танцами у него всё плохо. И вообще, как он расслабляется? Умеет ли радоваться? Как ребенок. Говорят, что мужчины как дети… Но суровый вид Лестера никак с этим высказыванием не вязался. Ей стало интересно, умеет ли он, скажем, змея воздушного запускать? Может ли она его представить таким беззаботным? Почему-то ей казалось, что запустить змея, может только очень веселый и свободный человек. Алек ей таким не казался… Он выглядел слишком серьезным, зажатым, отгородившимся от всего мира. Пенни понимала почему так. Ей было горько, а еще стыдно. Стыдно, что она вела себя так в их прошлую встречу.