Послышались легкие шаги, и на террасе показалась миловидная горничная в кружевном переднике поверх короткого темного платья и в кокетливой крахмальной наколке. Приблизившись к старику, она заботливо поправила клетчатый плед у него на коленях, поставила перед ним чистый стакан.
– Ты сказал, что список не мог попасть за пределы дома… – задумчиво проговорила брюнетка, провожая горничную пристальным взглядом.
– Ты думаешь… – старик поднял брови. – Малышка так мила, так исполнительна… впрочем, ты права – верить нельзя никому. Я скажу Люку, чтобы занялся ею… но, собственно, я вызвал тебя не для того, чтобы решать кадровые вопросы.
Он выпрямился, глаза стали еще холоднее.
Женщина почувствовала, что возникшая на какое-то мгновение в его голосе и взгляде теплота была только способом взять ее в руки. Его обычный метод – приближать и удалять. Метод кнута и пряника. Но она знала его много лет, знала его методы управления людьми – и, несмотря ни на что, была ему предана, как собака. Как эта белоснежная собака, которая лежит, свернувшись, у его ног.
Разница между ними была только в том, что собаку он никогда не прогонял.
– Я слушаю! – проговорила она, не сводя глаз со своего повелителя.
– Как бы то ни было, Агат не справляется, а для меня это, как ты знаешь, вопрос жизни и смерти. Так что я хочу, чтобы ты… помогла ему.
– Помогла? – удивленно переспросила женщина.
– Разумеется, он не должен об этом знать.
– Разумеется!
– Подойди ко мне ближе, – приказал старик.
Брюнетка послушно приблизилась, наклонилась к нему. Он зашептал в самое ее ухо.
– Запомнила? – осведомился под конец.
– Разумеется! – ответила она, выпрямляясь. – Вот еще что. На всякий случай запиши для меня адреса для связи в России.
Старик удивленно поднял брови, но женщина уверенно встретила его взгляд, и он прочел в ее глазах безмолвное послание. Сдержанно кивнув, вырвал листок из блокнота, написал на нем несколько слов.
Женщина прочла их, щелкнула зажигалкой и поднесла листок к пламени. Листок вспыхнул, почернел. Опустив его в пепельницу, Инга сдержанно кивнула старику и покинула террасу.
В ту же минуту на террасе снова появилась горничная. Она снова подошла к хозяину, поправила подушку, взяла пепельницу и скрылась во внутренних покоях.
На этот раз взгляд, которым проводил ее старик, не был безразличным.
Войдя на кухню, горничная закрыла за собой дверь, поставила пепельницу на стол, достала пузырек с пульверизатором и несколько раз брызнула на обугленный листок.
На черном фоне проступили серебристые буквы.
Горничная достала мобильник, но прежде чем сфотографировать записку, прочла ее.
На листке было написано:
«Спокойной ночи, и спасибо за службу».
Девушка отшатнулась, как от удара.
В ту же секунду из-за огромного холодильника выскользнула высокая гибкая фигура.
– Прочитала? – спросила Инга, и ударила горничную ребром ладони по шее.
Дел у меня никаких нет, я все сижу и сижу в этом кафе, вспоминая свою неудачную семейную жизнь.
Беда, как это обычно бывает, пришла неожиданно. Опущу тут всякие набившие оскомину слова типа, что ничто не предвещало неприятностей, что ни одна тучка до этого не набегала на безмятежный небосклон нашего семейного счастья и что все счастливые семьи похожи друг на друга, и так далее…
Примерно две недели назад, в мае – ну да, две недели и три дня, в конце мая, тогда как раз отцветали голландские махровые тюльпаны – праздновали день рождения Володькиного агентства. Праздновали с помпой, какая-то там была круглая дата. Веселились от души, ничего не могу сказать, шампанским налились под завязку. Я тоже отпустила тормоза – Володька сказал, что домой нас отвезут, так что можно расслабиться. Не то чтобы я люблю выпить, но в тот раз – чудная погода, белые ночи, запах сирени и все такое…
Я не из тех жен, которые на корпоративных вечеринках и праздниках держатся возле мужа как приклеенные, таскаются за ним всюду, как коза на веревочке, не дают ни мужчинам неприличный анекдот рассказать, ни дамам комплимент отпустить. И за столом обязательно садятся рядом, дергают за локоть и прикрывают рукой рюмку, если им кажется, что благоверный слишком много пьет. Володька выпить не дурак, но меру свою всегда знал, уж тут я врать не буду.