Однако никакого удовлетворения данное заключение Геннадию не принесло, а, напротив, поселило в нем глухое раздражение перед внезапным осознанием собственной ущербности.
Он оглянулся на полулежавшего в соседнем кресле вдрызг пьяного Грыжу оплывшего, с багрово-синей физиономией, с тяжелыми морщинистыми веками и сухими фиолетовыми губами. Полбутылки водки — первую похмельную дозу тот вылакал еще в машине, везущей их в аэропорт. Затем бар в зале ожидания, самолет… Полтора литра крепких напитков компаньон уже влил в организм наверняка. Вот же здоровье… Хотя — какое здоровье! Оно в прошлом Грыжи, некогда мастера спорта по классической борьбе. А за последние четыре года, еще до достижения тридцатилетия, превратился бывший спортсмен в полную развалину, имеющую за плечами два инфаркта и цирроз печени — по словам Люськи, угрожающе прогрессирующий…
И ведь вот что забавно: дошел Грыжа до этих печальных достижений благодаря легким денежкам. Как занялся бандитизмом на руководящем уровне какой уж там спорт! Вместо него — кабаки, компашки. А когда денег столько, что на три жизни хватит, и подниматься к семи утра к станку гудок не зовет, начинаются послабления самому себе в режиме… История, конечно, не из новых, но Грыжа в эту историю влип крепко. Кодировался, завязывал — все напрасно. Признавался: день, мол, кручусь, а под вечер такая скука, такая тоска, куда себя приткнуть — ума не приложу, все из рук валится… А стакашек накатишь — вроде опять с собой в ладу… Спрашивал Геннадия: может, тюряга спасет? Может, и впрямь на нары устроиться по собственному желанию? Да ведь без толку… В зоне водяры — хлебай не хочу, а что по двадцатикратной цене — какого блатного это смутит? На выпивку пацаны пришлют…
Костя, сидевший на крайнем сиденье, у прохода, брезгливо покосившись на Грыжу, произнес:
— Подлетаем… Чего вот только с телом делать?.. — Толкнул бесчувственного Грыжу в рыхлый бок. — Не на тележке же для чемоданов его до такси перемещать? Такой трансфер вроде контрактом не предусмотрен…
— Оклемается, — неуверенно отозвался Геннадий.
Он оказался прав. Черепашьи веки дрогнули, блеклые глаза осоловело уставились в пространство, и Грыжа слабо поинтересовался:
— Где это м-мы? А? Еще не прилетели?
— Снижаемся, — кратко объяснил Константин.
Перегнувшись через него, Грыжа ухватил жирной лапой за ногу проходившую мимо стюардессу. Стюардесса заполошно взвизгнула, но Грыжа, ничуть не смутившись, властно потребовал:
— Пива, поняла?!
В ответ стюардесса затрещала по-португальски нечто угрожающе-возмущенное, и, осознав наконец, что он на борту иностранного самолета и хамство его может квалифицироваться как хулиганство, а не как естественное поведение могущественного криминального босса, Грыжа с неудовольствием пробормотал:
— Сорри… — и посетовал товарищам: — Попалась бы она мне в Москве, коза драная…
Геннадий угрюмо кивнул, покосившись опасливо на удаляющуюся самолетную прислугу, возмущенно комментирующую пустяковую в общем-то закавыку… Ляжку ее тощую потрогали — во, бляха-муха, событие! И ведь хрен чего поперек скажешь, сдаст еще местным мусорам — нахлебаешься… Нравы и законы тут дремучие, заморочки на каждом шагу, все на измене…
Впрочем, обошлось без неприятностей. Миновали таможню, уселись в подкативший автобус и поехали в отель по горному серпантину, тянущемуся вдоль высоких обрывистых берегов, с которых, как с самолета, различалась кривизна морского горизонта.
Кружевная оторочка далеких волн разбивалась о застывшую некогда лаву, отвесно уходившую на километровые глубины. И высилась за приспущенным стеклом автомобильного оконца, из-за заслона реликтового лаврового леса и увитых лианами склонов Пику-Руиву — высшая точка острова, верхушка подводной горы.