— Хрен знает, — не стал врать Витёк. — По случаю досталась.
— Ну?! Триста! И — прямо сейчас!
— Идет…
Погасив таким образом долг и заработав сотню, Витёк отправился к Лехе, встретившему его довольно враждебно. Поинтересовался, есть ли какие новости из столицы?
Сквозь стиснутые зубы Леха ответил, что со своими московскими знакомыми не связывался, а если новости и поступят, то Витька, следуя логике успешного милицейского расследования, обязательно навестит участковый и обсуждать новости они станут уже в камере следственного изолятора.
Леха выглядел издерганным и больным. Чувствовалось, что его гложут самые неприятные предчувствия.
Шагая от Лехи домой по вечерней улице, Витёк утверждался в мысли, что от опасного огнестрельного железа надо избавляться как можно скорее.
На следующий день, передав сенбернара на попечение любовницы, он наведался в Москву, прямо с вокзала позвонив своему бывшему боссу.
Услышав голос Витька, тот выразил заинтересованную готовность к свиданию с верной тюремной шестеркой.
Отметили встречу в кафе, контролируемом бандой Чумы.
Чума — двухметровый верзила с покатыми плечами, стриженный «бобриком», не отрывая от гостя змеиного застывшего взора своих желтых, с едва различимыми зрачками глаз, щедро потчевал Витька, накладывая ему в тарелку половники икры и сочащиеся янтарным жиром ломти севрюжьего шашлыка.
К кафе подкатил Чума на новеньком представительском «Мерседесе». Одежду его отличала изысканная небрежность: легкие белые брюки, ремень с позолоченной пряжкой, гавайская цветная рубаха с просторными рукавами и вырезом, в котором виднелась толстенная, усыпанная бриллиантами цепь.
Скромный Витёк, облаченный в китайские джинсы и аля-шелковую рубашечку с застиранным воротом, смотрел на бандита с уважительным подобострастием.
— Вот так и живем, корешок, — приговаривал Чума. — Работы невпроворот, но и витаминов за труды тяжкие перепадает в полном ассортименте… Чего, заскучал среди коров и овец по делу живому, по людям правильным? Понимаю…
— Да-а, ты, Чума, в тузах, — отвечал Витёк, захмелевшим взором уставившись на татуированную лапу собутыльника, поглаживающую складный зад наклонившейся над столиком официантки. — Конечно, заскучал… Да только куда мне, деревне, до ваших высот… Вообще мозгов…
— Научим, Витёк, не дрейфь!
— Э, Чума, коль уродился недомерком, то и в гробу не устаканишься…
— А чего звонил? — В голосе Чумы прозвучала неприязненная нотка.
Зыркнув на удаляющуюся от стола официантку, Витёк кратко доложил:
— Есть стволы.
— Так… — посерьезнел Чума. — Откуда-чего?
Витёк объяснил ситуацию. Скрывать ничего не стал, зная, что утаенные факты грозят кровавыми последствиями. О проданном соседу «Маузере», правда, умолчал. Да и подумаешь — газовик…
В случае чего — пробовал, не стреляет… Вот и отдал одному фраеру за сотку зеленых, пусть слесарит-химичит… К тому же, товар его, Витька. И кому чего он впарит, кого касается?
— Странно-странно… — произнес Чума, усиленно морща лоб. — Сельский фраер грабанул ментовскую… Влегкую. Как козу подоил!
— Ну стволы-то у меня! — стукнул кулаком в грудь Витёк. — Не сказки же сочиняю! И фуфлом не воняю… — не удержался от присовокупления рифмочки.
— Стволы-то возьмем, тебя не обидим… — в задумчивости пробормотал Чума. — Вещи в нашем хозяйстве значимые… Так где эта ментовская контора распласталась? Дай координаты…
Витёк сбивчиво пояснил.
— Ага… Пробьем. А баба, говоришь, его кореша?.. Ну этого, форточника… У ментов она подвизается?
— Он так сказал.
— А фамилия бабы?
Витёк пожал плечами.
— Вот чего, — промолвил Чума, облизывая белесым языком тонкие, в мелких шрамах, губы. — Ты, Витюша, пей-закусывай, после ко мне на ночлег погребем, телок тебе поставлю, проведешь ночку незабвенную… А через денек-другой тронемся к тебе в гости… Угостишь нас молочком из-под коровки… Угостишь, нет?
— Да я… — Витёк растерянно поводил в воздухе заскорузлыми конечностями.
— Шу-у-чу, — протянул Чума, расплывшись в улыбке. — Не стану тебя в расход вводить…
— Это… как?
— А-а!.. — Уяснив двусмысленность своего обещания, Чума загоготал. — Не боись! И жив будешь, и бабок отсыпем!
— Может, я того… домой?.. — почувствовав себя в высшей степени неуютно, молвил Витёк осипшим голосом. — Адресок дам, буду ждать… А то — дела, да и вообще… Собака некормлена…