Я сплю, возвращаюсь в больницу, прошусь в реанимацию. Мне не разрешают. Говорят, что он в коме. Спрашивают: «Зачем вам надо к нему войти?» Я говорю: «Мне нужно, потому что я должна с ним поговорить». Врачи говорят: «Вы сумасшедшая? Он в коме, мы повторяем вам; он в коме, с ним нельзя поговорить». Я в ответ: «Хорошо, но я-то поговорю». Они не стали со мной спорить, один врач на виду у других просто вот так у виска покрутил пальцем. Но они таки одели меня в скафандр… Я так благодарна врачам латышским, которые меня послушали и позволили мне эту роскошь, это было нелегально.
Макс был невероятного объема. Он продолжал раздуваться. Я такого никогда не видела. Это было страшно. Я пыталась сделать вид, что ничего не происходит, подошла к нему очень близко и спросила: «Макс, они тебя будут сейчас оперировать. Что ты хочешь?» И молчу. Люди наблюдают за нами через стекло. Я повторяю: «Скажи мне, что ты хочешь? Что я должна сделать?» И вдруг этот, простите за выражение, полутруп в коме произносит слово одно: «Хоум» («Домой»). Я в скафандре выскакиваю и говорю: «Мы отменяем операцию, он хочет домой». Они возражают: «Вы сумасшедшая, он скончается, он умрет». Я говорю: «Я заказываю самолет».
Дальше все происходит крайне быстро. Звоню его лучшему другу Геро фон Боему: «Нам нужно срочно в Мюнхен». Тот заказывает медицинский самолет. Но оказывается, что ровно в 19:00 аэропорт в Риге закрывается, самолеты не приземляются и не вылетают. Я бегу к Никите Михалкову, поднимаю всех людей. И вот здесь играет большую роль Боря Тетерев, который каким-то непонятным образом договаривается, чтобы открыли аэропорт и чтобы частный медицинский самолет из Мюнхена посадили. Самолет прилетает в час ночи. Боря Тетерев рядом со мной. Я была уверена, что я полечу вместе с ним, но в самолете было два врача и не осталось больше места. И таким образом Макс улетел с врачами в Мюнхен.
Но до этого я ломала себе голову, что для него «домой»? Вы можете себе представить человека, который родился в Австрии, живет одновременно в нескольких странах: Швейцария, Германия, Австрия, у него там самое любимое место на земле, где просто лес и ферма. Или Лос-Анджелес?.. Куда его везти? И я поняла, что все-таки для него дом будет в Мюнхене, и угадала, потому что с очень хорошими врачами пришлось иметь дело. Мюнхенские врачи меня похвалили и сказали, что если бы его в Риге разрезали, то он бы умер, потому что с таким диабетом шанса на то, что ткани срастутся, почти нет.
В Мюнхене сложилась самая противная ситуация. Даже не хочется об этом говорить и вспоминать, но надо, потому что эта ситуация изменила его психическое состояние окончательно, просто развернула на 180 градусов.
В нашем доме около девяти месяцев шел серьезный ремонт, из него все было вывезено на хранение. А когда ремонт закончился, Макс не захотел возвращаться: «Ну мы же выехали, когда все поставили на реконструкцию, сейчас это все так сложно разбирать и поставить обратно, а, перебьемся».
В итоге когда я привезла больного Макса в Мюнхен, то сама оказалась просто бездомной по-настоящему. Не только бездомная, но и совсем одна. И почему-то без копейки денег. Меня бросили все – все его секретарши, продюсер его кинокомпании «Мюнхен Фильм Групп»… Мария Шелл жила далеко, а мне надо находиться рядом с больницей, и я остаюсь в районе Харлахиньг, где и больница, и офис кинокомпании. Это была большая территория, красивая, с несколькими комнатами и небольшой кухонькой. Я пришла и просто забрала офис. Это был октябрь месяц. Так как Макс находился в коме очень долго, я все это время ютилась на диване в офисе, там было безумно холодно, не топились батареи, и я чуть не сдохла.
Врачи всем сказали, что из этой комы он не выйдет никогда или выйдет овощем. Это был приговор. Поэтому к кому бы я ни побежала, никто даже пальцем не пошевелил для меня. Эрна Бамбовар, его лучшая подруга, его агент много лет, столько денег на нем сделала: «О, это так страшно, я даже говорить об этом не могу…» Хорошую помощь я получила! Или эта его отвратительная продюсер киностудии, не хочу упоминать ее имени… Я вдруг увидела, что в компании Макса ничего не происходит для его бизнеса, в офис не проходят никакие звонки, факсы не работают, а эта Марго продолжает сидеть в его офисе, платит огромные деньги за аренду из кармана Шелла, катается на роскошных мерседесах. Я поняла, что она просто сидит в его офисе и занимается своими проектами.
Каждый день я приезжала в госпиталь, каждый день. Утром меня пускали в реанимацию на 5 минут, где он лежал, подключенный к аппаратам. И вечером на 5 минут. Я с ним разговаривала. Он был в коме. Я знала, что он меня слышит. Меня вызывали к главврачу три раза и говорили: «Мы должны отключить его от аппарата. Он не выйдет из этой комы. А если выйдет, вы же не хотите урода?» Я сказала, что не могу принять такого решения, потому что это значит убить человека. А я знаю, что он меня слышит, и я его вытяну.