Митька с ним как-то на пляж поехал, к океану, и там высказал ему все: – Ты что делаешь с матерью? Ты не видишь, что с ней происходит? Ты хотя бы понимаешь, чувак, она же «сверхчувствак». Она понять не может, что случилось, но она все чувствует. Ты нам сказал, что ты ВИЧ-инфицирован, мы все это уже неделю в себе носим, матери не говорим, она сходит с ума, она нас задолбала, она же в невменяемом состоянии находится.
Вот тогда он мне признался. Ну, ладно. Просто вспомнила.
Самое главное, бабушка сказала Сереже три вещи: моя мама, когда была беременна, травила меня до трех месяцев три раза; что моя мама в три месяца принесла меня к бабушке и сказала: «Ты берешь ее или отдаю в детский дом». Нормально? Она рассказала правду про прадеда, про аристократическую принадлежность: дед был графом, его фамилия была Соколов. Бабушка была крестьянкой у него в усадьбе, и дедушка женился на ней.
14. Уход бабушки
Хочется провести параллель между моим любимым учителем и моей любимой бабулей.
Батюшка Власий, несмотря на то что он был настоятелем Боровского монастыря, божественным человеком и учителем, также был монахом-схимником (он практически никогда не выходил из состояния молитвы). Моя бабуля также все время молилась. Помните, я вам рассказывала про ее комнату с оранжевым абажуром, которую я так любила?.. Так вот, в углу этой комнаты располагались иконы. У меня осталась только одна икона, мне мама ее дала. Икона серебряная, досталась от моего дедушки, и она всегда стоит на столике рядом с моей постелью. У бабушки были иконы старинные, в золотых окладах, и одну из них, видимо когда дедушку забирали, она успела спрятать и забрала с собой при выселении. Эта икона была уникальной, очень красивой, под стеклом, в окладе. Она источала невероятную энергию… Утром, когда никто не видел, бабушка стояла на коленях и молилась. Я не помню, чтобы она ходила в церковь. Возможно, когда-то и ходила. Но я думаю, что она уже вошла в то состояние, когда внутри были «звенящие колокольчики» (молитва шла постоянно). Я вспоминаю, что даже в 90 с лишним лет она стояла в своей комнате в Дегтярном переулке, опершись на деревянную палку, и молилась минимум семь часов в день. Вы представляете? Стоя, в 95 лет!
Я помню, как я со своими прибамбасами обратилась к другу-олигарху, владельцу газеты «Спорт-экспресс», и он дал роскошный лимузин. Мы с бабушкой поехали в храм Христа Спасителя. Боже мой, как ей там не понравилось! Она посмотрела, Ей было все интересно… Но энергетически ей очень не понравилось. И она практически побежала обратно к машине. Еще я возила ее в церковь, которая была расположена рядом с Дегтярным переулком, маленькую и очень милую. Но в последние годы помню, как я к ней обращалась: «Бабулечка, давай в церковь поедем? А? Машинка приедет длинная, комфортная, мы в нее сядем, ты же это любишь, и мы поедем в церковь». А она мне отвечает: «А зачем мне в церковь? Неужели ты не понимаешь, неужели не чувствуешь, ОН здесь живет?» – и показывает на свою квартиру.
И это была абсолютная правда. Когда я к ней приходила, мне сразу же становилось легче, это было очень намоленное место. Я просто приходила, и у меня все расслаблялось, и все проблемы куда-то исчезали… И мне хотелось там сидеть, сидеть, особенно в комнате, где она спала. Я была в восторге.
А уходила она абсолютно здоровой. Где бы я ни была, что бы ни происходило, даже если я в то время находилась в Лос-Анджелесе или шли съемки в Москве, я всегда была с бабушкой в ее день рождения. Частенько бабушка заводила со мной один и тот же разговор. Подходила ко мне деликатно и говорила:
– Внученька, я устала. Это ты меня здесь держишь своей любовью и мешаешь мне уйти. Ты должна это понять.
– Бабушка, как тебе не стыдно? Тебе так много лет, у тебя все так хорошо, у тебя ведь ничего не болит, с тобой все в порядке. Ведь Господь тебя выбирает, Он именно тебя выбирает – ты же наш краеугольный камень, ты понимаешь? Последний из могикан. И ты мне об этом говоришь? Неужели ты за это Богу не благодарна?
Я ее как-то успокаивала, и она соглашалась. И в этом была какая-то загадка. На самом деле все было просто: смысл был в ее пребывании.
15 февраля, в свой последний, 98-й день рождения, она меня сажает, берет за руку и говорит: «Мне пора идти. Пожалуйста, отпусти меня, я очень прошу, не держи меня своей привязанностью! Ты мне мешаешь уйти. Конечно, до лета я поживу еще чуть-чуть. Но к концу лета я уйду, я тебя предупреждаю». Я услышала ее абсолютно. Я согласилась и приняла эту ситуацию. Бабушка сделала несколько кругов по квартире, на какое время исчезла в своей комнате (видимо, молилась), вернулась ко мне очень встревоженная, смотрит своим чистым детским взглядом: «А как же я могу уйти, если у меня ничего не болит?».