В 01:20 утра раздается звонок. Я снимаю трубку. Голос моей мамы: «Мама ушла пять минут тому назад». Мне надо было вставать в 03:00, потому что самолет был в 07:00. Я села на постели и, может быть, три минуты сидела безмолвно. Потом у меня потекли слезы. Я плакала. Но это была первая реакция. Все-таки она была мне мамой, она меня вырастила. Но вдруг я так обрадовалась. Я начала танцевать, бабушка была рядом. Я ей говорю: «Я так рада, что ты сделала так, как хотела, что ты освободилась!» И такая благодать поселилась у меня в душе, потому что я очень страдала и очень хотела ей помочь. Я была счастлива и не смогла уснуть.
Потом я летела, и Митя меня встречал, и так хорошо было… Как же я его любила. Господи, это просто не передать, я все надежды на него возложила, мне так хотелось быть все время рядом. Он меня приглашает в какой-то роскошный ресторан, открытое кафе на веранде, мы сидим в Женеве, в каком-то сумасшедшем роскошном отеле, смотрим на Женевское озеро, смотрим на фонтан, потому как после этого нам надо было в Лозанну, где Митя жил. Потом едем в Лозанну, это час езды от Женевы. Именно там было вручение, в его университете. И вот мы с ним сидим, я не помню, он вроде шампанского выпил, ланч у нас был такой маленький, что-то было такое вкусненькое и маленькое. И как там было ясно, светило солнце. И я говорю: «Бабушка за нас радуется». Я передать вам не могу: кроме счастья, ничего не было у меня в душе. Я так была за нее рада, что она освободилась, что все получилось как надо, что она выполнила то, что хотела. Как она сказала мне, все так и было, как по часам: тик-так, тик-так, тик-так. И поэтому я уже никуда не спешила.
Но я с бабушкой все время разговаривала, все время была в контакте. Было определенное предательство с моей стороны… Ничего не могу поделать. Я осталась на семь ночей. То есть тело бабушкино лежала в морозилке, понимаете? Я говорила с ней, она хотела быть похороненной, никаких кремаций. Я спрашиваю: «Бабушка, а что делать-то? Ты понимаешь, тело там одно валяется? А ты здесь рядом с нами, радуешься жизни, молодец! Делать-то что?..» Спокойно на душе… ничего не беспокоит. Так хорошо… Значит, надо побыть с Митей.
Митя заставил меня снять не комнату, а джуниор сьют в самом роскошном отеле Beau-Rivage Palace в Лозанне, где и проходил этот замечательный вечер вручения шапочки магистра. Это было очень дорого, но я сняла джуниор сьют, самый большой, с камином, как хотел этого Митя. Тогда у меня были другие финансовые возможности. Несмотря на то что номер был большой, это была одна комната. Кровать в глубине номера смотрела на два огромных балкона, оттуда был вид на Женевское озеро и на гору Монблан всю в снегу, это было так красиво. Мы были неразлучны все эти дни.
Митя меня все время критиковал за то, что я неправильно одеваюсь, что я ношу The People from the labyrinth («Люди из лабиринта») – это роскошная компания настоящих молодых художников из Голландии, все ручной работы, рисунки и принт изготовлены исключительно на шелке, коже, кашемире и хлопке, настоящее искусство, натуральные материалы с уникальной работой, иногда кривого пошива. На их бирках написано: Casual for presidents («Повседневная для президентов»). Компания безумно дорогая, ничуть не дешевле Шанель. Митя все повторял:
– Ну почему тебе не одеться, как все женщины: платья, туфельки «Прада», всем все понятно, бренды налицо. Но ты же как циркачка какая-то, вдруг ручной шов наизнанку, один костюм не похож на другой.
– Митя, видно же, что хорошая работа! Это соответствует моему характеру, это настоящее произведение искусства. Там будут женщины богатые, они просто такого никогда не видели, понимаешь, но они сразу поймут, что это очень ценные вещи…
– Ну почему ты не можешь одеться как все? – Это беспокоило его больше всего: – Придут одни олигархи, и ты – жар-птица.
– Я – не все… Пусть учатся…
Я вернулась в Москву. Мы похоронили бабушку, отвезли ее на долгопрудненское кладбище. И этот этап жизни закончился легко и свободно. Я была безумно-безумно за нее рада.
На поминках мама встала и произнесла очень короткий тост: «Умерла великая русская женщина…» Меня это настолько потрясло, тронуло, я охренела, но сдержалась. В середине нашего траурного вечера я подошла к дяде Юре – сыну, которого бабушка так звала. Мы всегда были в замечательных отношениях. Это моя мама перепортила со всеми отношения, а я любила и дядю Юру, и тетю Иру, и, естественно, Маринку – мою двоюродную сестру. Кстати, должна сказать, что Марина приезжала и неоднократно к бабушке. Она поистине большая умница и молодец. Так вот, я подсаживаюсь аккуратно к дяде Юре, очень аккуратно, чтобы никто ничего не слышал, беру его за руку: «Дядя Юрочка, как же так могло случиться, что вы не приехали? Сколько я вам звонила, как просила, вы знаете, как бабушка кричала последние секунды или часы: „Юру, Юру позовите, сына, сына позовите!“ Как же так можно?» А потом я набралась еще больше храбрости и сказала: «Дядя Юрочка, вы себе представить не можете, цена за это такая огромная, я не знаю, когда это случится, в какой жизни, в этой или в следующих, но расплата за это обязательно произойдет». К огромному ужасу и сожалению, скоро дядю Юру абсолютно парализовало. Он не мог поднести ни ложку ко рту, ни есть, ни пить, ни сходить в туалет. Да, жизнь, она ведь непростая штука.