А я была на встрече в чайном доме Бронислава Виногродского. Он один из крупнейших издателей и китаевед. Он первый перевел «Книгу перемен»[26]. В саду «Эрмитаж» Бронислав открыл Дом чайной культуры. Мы с ним дружили, я обожала этого очень образованного, начитаннейшего, красивого человека, который занимался гун-фу, цигуном, учил людей и т. д. Про себя я его с улыбкой называла «мой любимый китайский шпион». Я говорю ему:
– Слушай, у меня тут великий человек. Я не знаю, как его правильно угощать, может, сделаем для него китайскую чайную церемонию?
А он был шаман, Бронислав, человек, который работает с энергиями, абсолютный шаман. И он говорит: «Конечно, поехали». Он собирает свои чайники, удивительные кипятильники, чистейшую воду, которую ему везут только из специального источника, колодца за 300 километров от Москвы, и т. д. и т. п. Давайте не будем забывать, что чай был китайский, а мы едем к буддистскому лидеру.
Мы прыгаем в машину, мчимся по набережной. Я вижу уже свой балкон, знаю, что люди пришли, они там, а меня нет. Понимаете, «императрица» не готова, ее нет, бог ты мой. Я так переживаю. Я говорю Брониславу:
«Дипломатическое опоздание женщины – 11 минут, а я задерживаюсь, все неправильно». Подъезжаем к моему подъезду, мчимся наверх.
Я вижу безумной красоты человека, мужчину в фетровой дорогой шляпе, очень элегантном пальто. Одежду под пальто я не видела, но у него там внутри было монашеское одеяние.
Мы вышли на балкон. У него были глаза ребенка, от него исходила такая чистота, что вы себе даже представить не можете. Из-под купола его энергии не хотелось выходить никогда. Мы стояли на балконе. Нам не надо было разговаривать. Он, конечно, смотрел на красоту великого города Москвы, великой державы России, с которой всегда у Монголии были хорошие отношения.
А затем на балкон вышли все, сели на пол – там был ковер и были удобные подушки разложены. Мы подготовили чай, Бронислав разливал, все было крайне элегантно, в малюсеньких-малюсеньких китайских чашечках (надо все-таки понимать, что Китай завоевал Тибет, вышвырнул их с родной земли, откуда Ринпоче и шел пешком вместе с Его Святейшеством Далай-ламой и его людьми и дошел до севера Индии).
Мы поднимаем эти малюсенькие чашечки, и я говорю: «Ринпоче, вы знаете, этот чай такой дорогой, он в десятки тысяч раз дороже водки (которую я не пила)». Ринпоче пригубил, внимательно распробовал этот напиток, поставил его очень красиво на пол и сказал: «Он не просто дороже водки, он еще и крепче. Я, пожалуй, его больше не буду», – и улыбнулся опять своей детской улыбкой и чистыми глазами. Вот урок так урок. Блин, впоследствии я узнала, что тибетцы пьют только чай с молоком, но в то время я мало что понимала.
Это была наша первая встреча, полная загадок и удивления.
Вот ведь как интересно память устроена. Я сейчас про первую встречу, и тут же мне вспомнилось, что встреча в России была не одна. И Ринпоче приезжал, когда была закончена реставрация балкона и когда там был византийский, венецианский рай, когда там появились обитые шелком стены, когда там было так красиво, что просто невероятно. Я пригласила Ринпоче, и в первый раз он остался у меня ночевать. Мы с ним опять провели время, ели замечательную буддистскую еду и разговаривали, разговаривали.
Он оставался у меня еще несколько раз. Но это было, как бы сказать, перед его уходом. И именно в последний приезд Ринпоче обратился к нам с Катенькой. Катенька была его помощница, ассистентка, ворковала вокруг него. Изумительная была молодая девочка из Иркутска. Она не была буряткой, она была русская, и она была преданным человеком Ринпоче. Он обратился к нам и сказал: «Девочки, я скоро уйду, я покину эту землю. Я очень прошу вас – без привязанностей. Вы прекрасно знаете, о чем я говорю. У нас, у буддистов, нет привязанностей ни к чему». Ну конечно, как только он это произнес, две девочки, Наташа и Катя, заревели как сумасшедшие. Он говорит: «Ну вот как с вами разговаривать? Вы – женщины и женщины. Что реветь-то? Без привязанностей. Приду очень скоро, вернусь обратно».
Я сейчас перечитываю эту главу про Ринпоче, про его слова «без привязанностей», а вчера похоронила своего самого-самого преданного дружочка, который учил меня безусловной любви, радовался, когда меня видел, ничего не требуя взамен, – моего Тоби. Он уходил пять дней! Никакие учения не пришли на помощь. Он покинул свое физическое тело в 8 часов вечера. В этот момент остановился будильник, который стоял на столе в той комнате, где уходил Тоби. (Остановился на 15 минут, а потом опять пошел.) Я чувствую до сих пор запах Тоби. Я рыдала, я его не отпустила пока вообще. Знаю, что рыдания вместо помощи мешают душам уйти в свет, но ничего поделать с собой не могу. Я всегда говорила: «Собака приходит, забирает карму хозяина и уходит». И конечно, никакое «без привязанностей» не работает. Не работают пока никакие учения и навыки. Мы все забываем всё, когда происходит что-то с нашими близкими.
26
«И цзин», или «Чжоу И», – наиболее ранний из китайских философских текстов. Наиболее ранний слой, традиционно датируемый ок. 700 г. до н. э. и предназначавшийся для гадания, состоит из 64 гексаграмм. Во II веке до н. э. был принят конфуцианской традицией как один из канонов конфуцианского Пятикнижия.