И перенеслась на другое море, которое я так люблю, оно мне так близко – Черное море. И вспомнила вдруг 2018 год и наши встречи с Кирюшей Толмацким – Децлом.
В том году я снималась в восьмисерийном сериале моего любимого режиссера Влада Фурмана. Безумной красоты человек, очень тонкой души, очень талантливый. Иногда я думаю, что он мог бы заместить в моей жизни позицию Петра Ефимовича Тодоровского.
В перерывах между съемками и очень уставшая от организации «Школы Мэри Поппинс», которую затем бандитским образом у меня отобрали, я решила куда-то выскочить, чуть-чуть отдохнуть перед следующими съемками. И почему-то захотелось мне не в Сочи, которые я очень люблю, а в более тихое место. Полетела я в Адлер. Аж прямо-таки на три недели. Поселилась в «Рэдиссон-отеле» на высоком этаже, не в том «Рэдиссон-Blue», который мне все рекомендовали, где все селебрити и шпик-шпок бегают, а я поселилась в более простом, и мне там было как-то очень-очень спокойно. Да, конкретного прямого выхода на пляж не было, но гулять по набережной можно было очень далеко. Из любви ко мне отель выдал огромнейший двухкомнатный сьют с большущим балконом и видом на море. Вот именно на этом балконе мы сочиняли удивительные вещи с Децлом.
Он очень знаковая фигура в моей жизни, и Кирюшу я люблю просто невероятно. Когда в 1996 году мы с создателями и музыкантами музыкального альбома «Наташа и гуси» прилетели в Москву, то каким-то образом сразу встретились с Кириллом. И возникло такое понимание и такая космическая любовь, как будто встретились брат с сестрой. Мы начали тусоваться, как шерочка с машерочкой. Мы всегда были вместе. Это совершенно невероятно. Я как наблюдатель смотрела эту ретроспективу, этот альманах и мозаику его девушек, которые менялись с космической скоростью. Очень часто он их каким-то образом отбивал у больших олигархов, и я за него волновалась. Я говорила: «Кирюша, хорошим это не закончится. Это очень опасно».
И вот он в своем изумительном мини-купере приезжал всегда ко мне в Дегтярный переулок. Я помню, как он в первый раз пришел. Я включила изумительную систему музыкальную Bang & Olufsen, мы слушали мою музыку. И с этого момента разорвать нас было невозможно.
Кирюша посадил меня в машину, и мы поехали в его студию. Студия, естественно, была не его, принадлежала папе, Александру Толмацкому, модерновая, небольшая, совершенно-совершенно удивительная, снабженная всеми необходимыми современными трендопулями. Я была счастлива, сидела, слушала его проекты. Он советовался. Мы с ним создавали что-то новое в перерывах между моими серьезными делами, в том числе и созданием Русского благотворительного фонда исследований СПИДа.
Наша дружба с Кириллом продлилась очень долго. Я помню, как Кирилл переживал это несчастье, когда папа уходил от мамы. Я была тем инструментом, который всегда его успокаивал. Я успокаивала, и как-то его отпускало. А еще давала ему странные рекомендации, которые на меня-то не похожи: «Кирюш, ну давай не так резко, пожалуйста, ну можно немножечко как-то вернуться к своим корням. Давай ты немножечко по-еврейски поступишь, нет? Давай не как Наташа – обязательно танец с саблями исполнять с первого момента появления, как-то так давай, и так, и так. Представь себе, сейчас папа у тебя заберет студию – что, естественно, и произошло – где ты будешь создавать свои великие музыкальные произведения? Ты художник, ты без этого не можешь».
Я очень переживала, Кирилл тоже переживал. Он часто даже оставался ночевать у меня в квартире. Одно время, я помню, я просто его поселила жить в Доме на набережной. Кирюша там жил долго, не могу сказать, сколько, но долго. Потом уже, помню, когда они были с Юлей, они приезжали ко мне с маленьким ребенком. Это было, конечно, совершенно потрясающе. Это было так смешно. Но больше всего я сходила с ума, когда он начинал ребенка шестимесячного крутить над головой, как вертолет. Я говорю: «Ты что, сумасшедший? У него вывихнутся все ручки, не делай этого». А он смеялся, говорил: «Это его закалка. Он такой, он рыцарь, он будет таким». Так что Кирюша – это изумительно.
Когда приезжал мой сын, этих двух разорвать было невозможно. Они пробирались каким-то образом в квартиру моей бабушки за стеной, там была отдельная комната, в которой иногда жил Митя, если у меня ему почему-то не хотелось. И они начинали играть на гитарах. Очень часто Кирилл врывался ко мне, как ненормальный, в квартиру и говорил про Митю: «Он гений, он гений! Ты понимаешь, он такой распи… яй, что у него на гитаре всего лишь две струны, Наташа, ты понимаешь? Но он на двух струнах играет как на полноценной гитаре». Это было, конечно, восхитительно. Эти двое тоже ходили как шерочка с машерочкой.