Я набралась смелости, которой мне, как всегда, не хватало, подошла к его лошади, подняла голову, поймала его взгляд и произнесла очень серьезным тоном: «I'm very angry with you» («Я очень зла на тебя»). Мужчина был введен в состояние шока и медленно спустился с лошади. Он сделал несколько шагов ко мне и спросил: «Why?» («Почему?») Я ответила: «Why did you send me to the monastery?» («А почему ты отправил меня в монастырь?») Если бы я не сказала эту фразу, я бы никогда не обратила на себя его внимание. Но произнесла я ее по необходимости, ибо по-английски больше ничего не знала. Эта была реплика из роли 60-летней Евдокии Лопухиной, когда Петр сослал ее в монастырь.
Он, конечно, не понял, что это единственное, что я могла сказать… Но он крайне заинтересовался этой странной русской. И как потом определил, «Наташа была единственной из русских, которая всегда улыбалась и всегда была счастлива». Вот такое у нас было интересное знакомство.
И отношения стали развиваться довольно быстро, хотя встречались мы практически только на съемочной площадке. Дело в том, что съемки у нас были очень ранние, около 5 утра (иногда даже в 4) – почти каждый день уже надо было сидеть на гриме. Грим серьезный, исторический, парик долго клеится, старинные костюмы занимают огромное количество времени. Мне часто накладывали страшный грим для соблюдения возраста. Мне обмазывали все лицо клеем, потом сушили его феном, а затем заставляли делать различные гримасы, чтобы на лице появлялись настоящие, въевшиеся в кожу морщины. Это было так больно, я вам передать не могу! Когда я играла молодую Евдокию Лопухину (в возрасте 16,5 года), мне делали подтяжку на лице. Это было еще страшнее и больнее – лейкопластырем натягивали кожу лица и прятали его под париком. Я всегда ненавидела гримироваться. Я всегда ненавидела что-либо на своем лице, наверное, оттого, что меня гримировали с 17 лет. Так вот, хочу сказать: как же соответствует действительности английское выражение to wear a makeup («носить грим»). Именно «носить»!
Макс приходил на грим в районе шести, потому что он звезда и мог поспать подольше. А вот таких, никому не известных чупимуриков, как я, вызывали часто к 4 утра. То есть гримировали сначала чупимуриков, а потом уже шли звезды. Съемка начиналась железно – в 8 утра.
Макс начал меня приглашать на ужины в маленький, безумно уютный ресторан, куда было разрешено ходить только иностранным подданным. Ресторан располагался в старинном монастыре, и идти к нему надо было минут 20. Нам не разрешено было общаться с иностранцами – только на съемочной площадке в рабочей атмосфере. Это было очень сложно. Когда ты, предположим, играешь одну из главных ролей, тебе иногда хочется порепетировать или что-то обсудить… А как? Эта задача, конечно, была не из легких. Мы могли пойти пообщаться, но только в присутствии переводчика. Когда Макс меня неожиданно приглашал на какие-то ужины, я искренне искала переводчика, но часто не могла найти, и мы отправлялись в это путешествие вдвоем (смелая я женщина, конечно, отважная)…
В ресторанчике была замечательная кухня, подавали какое-то удивительное мясо с картошкой в горшочках. Макс был просто в восторге, он говорил, что нигде на Западе ничего более вкусного и прекрасного не ел. Специально для иностранцев стелили роскошные накрахмаленные белые салфетки. И поскольку под рукой не было ничего другого, то именно на этих салфетках мы рисовали друг другу рисунки для того, чтобы каким-то образом объяснить, чего мы хотим, о чем мы говорим, как-то подсветить наши чувства. Как жалко, что я не сохранила эти божественные рисунки.
А потом были длинные вечера с Максимилианом Шеллом при свечах. Он обожал свечи. На столе всегда стояло минимум пять красных свечей безумной красоты в подсвечниках. Это было уютно, это было замечательно. Мы сидели друг напротив друга, а между нами на столе лежал Оксфордский словарь. И когда мы общались, практически каждое слово приходилось искать в словаре.
Часто вечерами величайший оператор и друг Максимилиана Витторио Стораро готовил для своих друзей и помощников (а операторская группа была большая) настоящие итальянские спагетти. Позже, приезжая к нам в Лос-Анджелес, он тоже угощал нас этим вкуснейшим блюдом собственного приготовления. Кроме ужина, Стораро обязательно устраивал показ фильмов. Мы смотрели работы самых больших режиссеров планеты: американские фильмы, всю итальянскую и французскую классику… особенно все любили фильмы Андрея Тарковского.
Я училась каждое мгновение, сравнивала, как работают в моей стране и как работали американцы, с какой точностью, как у них все организовано тик-так, по секундам. У них жесточайший и потрясающий график, учитывающий все твое время, даже если ты не занят на съемочной площадке. Кстати, все американские кинокомпании являются страшными собственниками: ты принадлежишь им с того момента, как с тобой подписан контракт. Ты просто автоматически являешься их собственностью. Поэтому выехать из Суздаля у меня не было абсолютно никакой возможности, даже если совсем не было съемок. Я очень скучала по своей семье, безумно скучала по Митюше, много снималась, а потом сидела и ждала.