Вы представляете, сколько же это лет мне понадобилось, чтобы научиться наконец говорить «нет», когда моя душа кричит, визжит и когда моя Вселенная останавливает меня от подобных походов. Огромное количество времени! Теперь я знаю, как себя вести. Может быть, это не поздно, но сколько инцидентов можно было бы предотвратить в жизни, если бы я уже тогда знала свою простую истину: сердце твой повелитель, а ум всего лишь слуга, слышать и повиноваться можно только своему сердцу, душе, великой путешественнице, которая точно знает, что будет, и никогда тебя не подведет.
Я одевалась в этот ресторан полтора часа. Я одевалась, я раздевалась, я довела себя до абсолютного безумия, потому что я еще, ко всему прочему, плакала. Я категорически не хотела ехать. Но не могла позвонить Одри Канн и просто сказать: «Одри, я не приеду, прости меня».
Самое интересное, что в результате мой наряд все-таки был готов. Поверить в это очень трудно. Я надела очень красивые замшево-кожаные брюки, обтягивающие, как лосины, я надела высоченные сапоги-ботфорты, которые были гораздо выше моих колен (боже мой, это спасло мои ноги). Я надела очень красивую, расшитую черную майку, но сверху, в такую жару, я надела длиннющую утепленную куртку с капюшоном. Смотрю на себя, на этого снеговика в зеркале, и думаю: «Наташа, над тобой будут все смеяться». И так я поехала в ресторан.
Появление мое, конечно, вызывало большой интерес людей, хотя куртку я уже сбросила. В ресторане в тот день были певицы (Шер и другие), были владельцы студий, были очень известные актеры, но не имеет ни малейшего смысла сейчас перечислять эти фамилии, потому что история не об этом. Мы сидели втроем с Одри и Александром, разговаривали. И потом все должно было как-то закончиться. Мне так хотелось домой, но никто никуда не уезжал. Они напивались в медленном ритме, все больше, больше и больше. И уже Одри начала кричать – мне было так стыдно, – что все вокруг уроды, вообще не понимают, что здесь находится гениальная русская актриса, которая играла леди Макбет, играла Мэри Поппинс… но всем было наплевать, кроме Шер. Только Шер это стало интересно, потому что в криках Одри она расслышала имя Максимилиана Шелла – и сразу же на это среагировала. Мне было очень стыдно. Одри была явно не в себе. Она была очень сильно пьяна. Саша Годунов еще мог каким-то образом скрывать свое состояние.
Вдруг пришел очень высокий агент из «Кейбден айтиджи». Он был очень красивый, он представлял всех музыкантов в нашем агентстве (Pink Floyd, Фила Коллинза и др.). Вот он пришел и сел за наш стол.
Только через 15 минут я поняла, что мы здесь делаем, почему мы здесь сидим и кого ждем. Появился мужчина, очень красивый, очень спокойный, очень опасный, абсолютно на чистяке. Он отказался от вина, он не курил сигарет, он поговорил с ними со всеми недолго. Я ничего подозрительного не увидела, запомнила только одно: и Саша, и Одри ушли в туалет и почему-то долго не возвращались. Я помню, как Одри вышла из туалета в абсолютно невменяемом состоянии. Я ее даже испугалась, потому что я просто не знала этой женщины. Я никогда не видела Одри такой. Она была очень весела, и она сказала: «Ну вот, наконец-то все в порядке, мы можем закругляться и идти домой». Боже мой, меня как будто отпустило! Я сказала: «Какое счастье, мы можем идти домой».
На улице было не холодно. Я надела свою огромную куртку фирмы People of the labyrinths и капюшон на голову. Это было стильно, это было красиво. Мы выходим из ресторана. Ко мне подгоняют мою машину. Она стоит примерно за два метра от меня, роскошный красный кабриолет. Маленький мексиканский мужчина держит двери открытыми, чтобы я прошла вперед эти пару метров и села в машину. Но меня не пускает мое сердце, меня что-то заморозило и остановило, и я не могу сделать эти два шага, я просто не могу их сделать…
И вдруг я поворачиваю голову направо и вижу, что Одри сидит в огромной антикварной машине, старинной, каких я никогда не видела. Она, малюсенького роста женщина, 1 метр 50–55 см, не больше, сидит за рулем огромной машины, а рядом с ней владелец машины – гигант 2-метрового роста. И я закричала: «Одри, что ты делаешь, это не твоя машина, твоя порше припаркована вот здесь вот, у La Doma, я знаю это!»
И в это время я обратила внимание на бедного мексиканского парня, который смотрел на меня и даже не смел произнести: «Ну ты, блин, старая козлиха (или молодая козлиха?), будешь уже садиться в машину или нет?» И опять мой характер дал осечку. Вот это мое стеснение, вот это мое уважение к людям… и я сделала шаг вперед, шаг, который я так не хотела делать.
Дальше я помню лишь визг тормозов и что машина – это было на холме – антикварная машина срывается с места, ударяет по мне, я падаю лицом на землю… Все происходит на такой скорости, что я вам не могу передать. А я тем временем благодарю Господа за то, что я надела эти брюки, что надела эти сапоги, что моя куртка меня предохраняет.