И, о чудо, время растягивается до такого состояния, что мне кажется, что проходит несколько минут, хотя это доли одной секунды. Так как я уже знала в то время, что такое клиническая смерть и что такое смерть в принципе, что такое выход из физического тела, то я абсолютно этого не боялась – я только не понимала, почему этого все не происходит. И машина как будто остановилась надо мной. Думаю, сейчас ты уже переедешь по моей груди, и все, я выскочу – и я буду свободна. И уже пошла крутиться ленточка самых светлых (обратите внимание, самых счастливых!) моментов жизни. Ничего плохого там не было, была только радость, радость. Как будто бы мне показывали кино, которое происходило с момента моего прихода в ресторан Spago и возвращалось в момент, где я была малюсенькой-малюсенькой девочкой, совсем маленькой. И я вдруг увидела мою маму, выходящую из роддома.
И в этот момент я услышала вопль души: «Господи, – дословный текст, – Господи, Митю, Митю Макс не успел усыновить!»
Многоточие, пауза, тишина.
Точка.
Машина проезжает по мне.
Я слышу чудовищные звуки разбитых стекол, железа, я слышу чудовищный удар…
Тишина, шум, люди выбегают из ресторана, я лежу… Открываю глаза. Рядом находится Саша. Совершенно другой Годунов – милый, желающий помочь, взволнованный, испуганный до чертей собачьих. Я говорю: «Саша, Саша, ноги у меня есть?» – по-русски, сразу вдруг мы перешли на русский язык. Он говорит: «Ноги есть» – «Что со спиной, она же по мне проехала?» Я действительно оказалась между колес.
Меня Господь спас. Вот еще, внимание, внимание. Почему? Почему так все происходит? Потому что в последнее мгновение не за себя попросила. Вы понимаете, какое чудо? Как Господь ведет. Я не сказала: «Вот, блин, какая я молодая, красивая, мне всего лишь 34 года, а Ты такой негодный, Господь, решил, что пора со мной покончить…» Нет, все началось с благодарности Господу, и все хорошие кадры прокрутились в голове, и в конце, мол, вот, не успела. И мне дают шанс – мне дают шанс! Но тогда-то я этого не понимала! – мне дают шанс вернуться, расчистить какие-то кармические закорючки. Что-то должно было такое произойти, и я должна была помочь Мите, и мы должны были что-то расчистить между нами.
Я слышу голоса, обращенные к Александру Годунову: «Не трогайте ее, не трогайте, там все переломано, и шея, и позвоночник, уже едет скорая». Машина действительно появилась в течение 30 секунд. Все происходило очень-очень быстро. Сначала они надели на меня корсет, на шею, затем надели корсет на весь мой позвоночник, и уже вот в таком виде меня забрали. Как вы думаете, куда? В тот же самый госпиталь под названием Cedars Sinai, где меня буквально 1,5 года назад спасали и оперировали после трагедии с зубом. Меня привозят, укладывают на постель. А там занавеска. И за соседнюю занавеску кладут Одри Канн.
Оказывается, случилось следующее. Они были пьяные до такой степени, что контроль был потерян абсолютно. В этом Одри стала мне признаваться прямо в тот момент, когда лежала за занавеской. Она взмолилась: «Я прошу тебя, я умоляю тебя, если сейчас придут полицейские, они будут тебя допрашивать, ты скажи, что я выпила всего 1 бокал вина, а больше не пила». Вы представляете, каким надо быть удолбанным, чтобы не понимать, что врачи возьмут у тебя анализ крови? Я, полувменяемая, понимала, что у нас будут брать анализ крови и в этом анализе у нее найдут все.
Я говорю: «Одри, – я еле разговаривала, – объясни, что было?» Она говорит: «Я села в огромный этот полулимузин, он (владелец) меня попросил вести машину, потому что сам был не в состоянии. И тогда он говорит: „Ты меня хотя бы с этой горы спусти“». Потому что ресторан располагался немножечко на горе и надо было спуститься чуть-чуть вниз, к Вирждин-рекордс. Машина срывается с места, а Одри малюсенькая и не может дотянуться до тормозов – ей надо было просто подвинуть кресло, – и она проезжает по мне. Но по пути она сносит половину моей машины, убивает или очень сильно ранит того чудесного мексиканского товарища, который держал мне дверь открытой, врезается со всей дури в лимузин певицы Шер и убивает сидящего в лимузине водителя… И таким образом ее машина останавливается. Я наконец-то поняла, что случилось.
Боль была такая, что передать вам не могу. Ко мне никто не подходил. Я снова, как и 1,5 года назад, умоляла об обезболивающем. У меня не было ни страховки, ничего. К Одри Канн подошли сразу же, потому что у нее-то была страховка. Врачи взяли у нее анализ крови, сделали обезболивание и вообще возились вокруг нее, несмотря на то что она преступница, и только потому и уделяли ей внимание, что у нее оказалась в сумке страховка.