И вот, перечитывая и пересматривая свои альбомы, записывая эти строки, прожив огромную, длинную, красиво-радостную, безумно сложную жизнь, я прихожу к выводу, что ничего твоего – не существует. Твое – это только то, что ты отдал. Никогда не забуду, как Максимилиан Шелл кричал на Митю, который приехал в Альпы, на нашу гору, семейную вотчину, без его разрешения: «It's mine, it's mine!» («Это мое, это мое!»). И что случилось, и где теперь твое? В результате завещания он так и не оставил, все имущество было распендюрено, наши Альпы – семейная реликвия, подарок императора Франца Джозефа, 100 гектаров, которые поколениями наследовала семья Шелл, за которые Максимилиан нас так мучил, обанкротил семью, защищая… Все годы жизни бессмысленно слились, потому что Альпы достались моему сыну Мите (усыновленному Максимилианом), и он успешно продал их в июле 2023 года!
Что на самом деле твое? Имя твое? Разве ты сам выбирал свое имя? Может быть, тело твое? Но разве ты его создал? Ты тело свое – взял напрокат. Тебе придется его отдать. Оно как старая машина, которая уже не подлежит ремонту… Ее необходимо будет однажды сменить на новую. И в результате, как только человек теряет силы, теряет потребность в отдаче, готовность делиться – он неизбежно уходит.
Отдача происходит ежегодно, ежемесячно, еженедельно, ежедневно, ежеминутно, ежесекундно – и пока это так, ты жив, ты здоров, ты создаешь в творческом потоке и ты объединен со Вселенной.
Итак:
твоим является лишь то, что ты отдал.
2 серия
1. Одно из Сумасшествий Максимилиана
Мы назовем эту главу «Одно из сумасшествий Максимилиана».
Может быть, мне будет сложно рассказывать, простите, что она будет такая рваная, но уж как есть… это непростые вещи…
Первое безумие я описала в 1-й серии книги и говорила о том, что NBC «поставила его на колени», именно так, как в фильме «Маленькая Одесса», в котором я тоже снималась. В зверском фильме моего любимого друга режиссера Джеймса Грея. Фильм о еврейско-русской истории в Бруклине. Там есть сцена, когда сын героя Макса заставляет своего отца снимать штаны, тот стоит зимой с голой задницей в снегу на коленях, а сын приставляет дуло пистолета к его лбу, такая жестокость. Это было очень страшно. Этот фильм зафиксирован во всех каталогах, он считается произведением искусства Америки. И NBC так же поставила его на колени, заставив озвучивать бездарного дублера. Макс кричал, как раненый олень. Он всегда творил все, что он хотел. И он правда был человеком искусства, но, блин, подписал контракт – работай.
Но веду я сейчас разговор к совершено другому, к очередному приступу депрессии.
Настеньке было четыре или четыре с половиной года. И мы в то время жили уже в нашем последнем особняке, где у Максимилиана был свой офис огромный. Потолок был высоченный, метров просто шесть или семь. У него там и сауна была, и ванная, и кухонька небольшая с холодильником – в принципе, абсолютно все, что нужно, и делать ему уже ничего не надо было. Огромный письменный стол, великолепная приемная с большущими бархатными темно-зелеными диванами, где можно улечься, уютно устроиться и разговаривать. Бешеное количество полок по всему периметру, деревянных, очень красивых. Там он хранил свои бумаги, но в основном всегда все было разложено у него на столе стопками высотой метр или полтора.
И вдруг с ним начинается что-то очень непонятное. Он и так часто закрывался за своей отвратительной алой штукой «Не беспокоить», и так весь дом дрожал от страха, и дети дрожали, потому что никто никогда не знал, в каком состоянии, в каком настроении он выйдет из этого своего офиса. Он может выйти «ласковый и нежный зверь» – такой добрый, такой хороший, хочется встать на колени, целовать его колени или не знаю еще, что сделать… А может вылететь взбешенным монстром с горящими глазами, черные волосы дыбом. Господи, как же мы все боялись вот таких выплесков энергетических.