Так как мои друзья Юрий Балашов и Гермес Зайготт были художниками, мы обратили внимание на эти непонятные фигуры, а я говорю: «Поспорим, что через несколько лет, максимум через пять, в музеях современного искусства и вообще в разных галереях Нью-Йорка это будет продаваться за миллионы, они раскрутят это». А ребята говорят: «Слушай, а что, если мы сделаем из этого музыкальные инструменты?» – «Как это?» – «А мы возьмем эту корягу, натянем на нее струны и попробуем, какой будет звук».
Так родился музыкальный инструмент – коряга, или, как мы его назвали, корень звука. «А если еще подключить это к электронике, будет очень интересно», – так они сказали. В тот момент мы еще не поняли, что родился проект, но почувствовали его и своим сердцем, и душой. Непонятно, каким образом. Это происходило на такой скорости, как всегда, когда ты получаешь какую-то интересную, гениальную идею. Если ты в подключенном состоянии, если сразу же случилась подключка, тебе Господь и Вселенная помогают во всем.
Сразу же на горизонте появился гениальнейший совершенно человек Артур Беркут. Когда-то он был солистом группы «Автограф» и сейчас тоже очень удачно работает в Москве, в России, которую очень любит.
В то время он был женат на дочери очень известного американского композитора Джерри Филдинга, обладателя трех «Оскаров». Сам Филдинг скончался, но в его огромном доме, в отдельном гостевом доме, располагалась его, Филдинга, музыкальная студия.
Вы можете себе представить? Буквально через три дня мне принесли эту информацию: у нас есть студия, где мы могли бы это записывать, – корягу, корни, раковины, эти натуральные инструменты.
В это же время появился Адам Элеш, потрясающий художник. Он не музыкант, но великолепно играл на еврейской мандолине. Я вообще ее никогда до этого не слышала, но она создавала такой божественный звук, я вам передать не могу. И, конечно же, Адам восхитительно играл на гитаре. Вот такая собралась компания художников.
И как-то вечером мы сидели на огромной территории, высоко в голливудских горах, там, где жил Артур Беркут. К нам очень часто выходила его очаровательнейшая жена, но на наш проект ей было немного наплевать, потому что она привыкла, что папа, Джерри Филдинг, записывался в этой студии.
И вот вдруг барабанщик группы «Чикаго», крупнейшей музыкальной группы мира, которого мы потом прозвали Тимофей Доруки, друг Артура Беркута, говорит: «Я с удовольствием войду в ваш непонятно-сумасшедший проект. Мне так нравится, о чем говорит Наташа, я ничего не понимаю, но мне это нравится».
Короче говоря, все срослось настолько быстро, произошло настоящее чудо. Я говорю ребятам: «Мы должны попробовать сделать что-то божественно-свободное. У меня всегда была мечта – изобрести свой собственный звук в музыке. Текста у меня никакого нет, и куда меня поведет, не знаю. Нам необходимо определиться с самым главным. О чем все это будет? Какой смысл?» Вы не представляете, как Максимилиан Шелл, который в опере Лос-Анджелеса у Пласидо Доминго поставил балет и две оперы, объяснял балерунам, о чем они будут танцевать: «Ты зачем свою ногу поднимаешь? Мне наплевать, как высоко ты ее поднимаешь, дабы показать красоту батмана. Если ты понимаешь свое стремление, свою задачу или стремление своей души, тогда у тебя нога автоматически сама пойдет!» В похожем ключе мы обсуждали и договаривались о смысле того, что будет происходить, а потом все уходили в «свободное плавание».
И началась, клянусь вам Богом, режиссура музыки. Я ничего такого никогда не делала… Но объясняла, что мне нужно, какая прелюдия будет, какое вступление – оно будет симфоническим; что я не знаю, как буду петь, но это будет вот такая-то история. Как настоящий режиссер объясняет свою задумку актерам. Потому что, когда ребята встраивались со своими инструментами, куда я поведу, никто не знал, но суть – о чем это и где будет кульминация – они понимали. Они понимали, что, когда идет текст «проснись, проснись» – это послание человечеству очухаться, проснуться, стряхнуть каждодневный морок. Каждый музыкант досконально понимал, что мы создаем! Из-за этого божественный поток нас не покидал.
Я предупредила, что петь я вряд ли буду, только дам свой голос. И назовем мы это «инструмент голоса».
И мы все въехали в этот энергетический поток. Каждый раз перед нашими репетициями мы минимум на 10 минут вставали, делали общий круг, соединяли руки, очень сильно подключались друг к другу, к космосу и Вселенной. И после этого молча, медленно, не обращая ни на что и ни на кого внимания, шли в студию, каждый занимал свое место, я вставала к микрофону, и изначально никто не знал, куда это пойдет, никто не знал, какая будет музыка. Артур давал первые потрясающие симфонические аккорды. И в процессе каждый встраивался в мелодию как истинный музыкант, как поистине музыкальный художник, он встраивался так, как он чувствовал. Вокруг заданной темы возникало облако потенциальной музыки, и каждый свободно вытаскивал из этого облака свою нить и вил ее.