История Захарьиной пустыни представала и там и там с огромным перевесом эпизодов, относившихся к XVI веку — времени ее возникновения и становления. Как оказалось, в памяти крестьян она отпечаталась совершенно иначе, чем в сознании монахов. Народное предание и монастырская легенда расходились во многих подробностях не только друг с другом, но и с третьим источником — «Житием преподобных Захария и Евлария», обнаруженном Сизовым в материалах следственного дела. Это житие было составлено незадолго до гибели монастыря, когда готовилась канонизация отцов, прославивших обитель. Особенно сильные расхождения имелись в характеристиках «неизвестно откуда пришедшего» Евлария, его взаимоотношениях с основателем пустыни Захарием и значении происходивших там «чудес». В далеком прошлом небольшого монастыря у Красного села обнаружилось не меньше противоречий, чем при выяснении обстоятельств его гибели. К такому заключению пришел и Сизов. Не надеясь в них разобраться, краевед вышел из положения наиболее простым способом: он поместил в своей статье в один ряд все три варианта истории Захарьиной пустыни, чтобы читатель сделал собственные заключения. Не знаю, как другие — я был ему за это признателен.
Надо было признать, житие Евлария и Захария напоминало многие другие, то же можно было сказать об обоих устных источниках — народном предании и монастырской легенде. Опубликованные Сизовым тексты содержали типичный для религиозных сказаний набор элементов: таинственный странник, затворники, явление ангелов, озаренные иконы, чудодейственные могилы, карающий огонь. Однако, не выделявшиеся особым своеобразием в отдельности, они производили интригующее впечатление как одно целое. Интриговали, наводили на мысли разночтения. Три источника были в сущности три кривых зеркала, которые к тому же стояли на разном расстоянии от объекта и отражали его в отличных друг от друга ракурсах.
Самым притягательным зеркалом была для меня монастырская легенда. Только здесь захарьинские затворники назывались «кенергийцами». Любопытно, что спасско-шоринские монахи ни словом не обмолвились о другой тамбовской обители — Благовещенском монастыре у села Посад, где, по сообщению «Исторического вестника», должно было храниться «Откровение огня». Почему кенергийская рукопись попала туда? И с кем? Был это кто-то из тех, кто находился в осажденной Захарьиной пустыни и бежал оттуда во время пожара? Или «Откровение огня» оказалось в Благовещенском монастыре спустя время каким-то другим, окольным путем?
Обнаруживалось и еще одно несоответствие между сведениями о кенергийцах, полученных Сизовым в Спасско-Шоринском монастыре, и заметкой в «Историческом вестнике»: об ордене в «монастырской легенде» не было и речи. Этот факт, конечно, ничего не доказывал и не опровергал — он только обращал на себя внимание. Я прикинул, сколько последователей могло оказаться у Евлария без малого за триста лет при условии, что в пустыни находилось одновременно два затворника, а менялись они в среднем раз в десятилетие: получалось, что не больше тридцати. Если это был орден, то самый малый в истории монашества.
«Кенергийцы», «кенергийство» — это пошло от провозглашения «кенерги» — «силы Господней». Откуда взялось это слово? Я заглянул в этимологический словарь, потом в словарь диалектов — ничего похожего. Легенда — не документ, и «кенерга» могла иметь в действительности другое значение. Последний кенергиец, между прочим, заявлял, что братья говорили это слово неверно. Еще неизвестно, называли ли сами захарьинские затворники себя кенергийцами, да и существовало ли вообще какое-то особенное кенергийское учение. Ни в монастырской легенде, ни в житии не было и намека на то, что у Евлария и его последователей имелись особенные религиозные представления, и из их поведения это не следовало. В Захарьиной пустыни думали, что затворники хранили какие-то тайны. Уж не потому ли только, что они молчали?