— Надя боится, что ее телефон прослушивается, и потому не хочет, чтобы я ей звонил. У меня сильный акцент, — объяснил Ханс. Он повторял Надины слова, не задумываясь, можно им верить или нет.
— Как вы тогда поддерживаете связь?
— Надя сказала, что сама позвонит мне.
— У вас уже был контакт после первой встречи?
— Пока нет.
Что ж, удивляться не приходилось.
— Мы, кстати, тогда, в ресторане, обо всем договорились, — сообщил Ханс и стал выравнивать ладонью стопку книг на столе.
«Господи, да она его охмурила», — подумал я, следя за ним. Можно было догадаться, что рестораном их знакомство не ограничилось.
— И о брачном контракте вы договорились? И о порядке развода?
— Да-да, обо всем.
— А как насчет пользования комнатой в твоей квартире? Ты, я помню, хотел обговорить это дело при свидетеле.
— Она согласна на все мои условия, никаких проблем, — поспешно подтвердил он и это.
— И на «пособие» от меня согласна? — поинтересовался я. — Я ей об этом еще ничего не говорил.
Ханс порозовел.
— Я теперь думаю, что в твоей финансовой поддержке необходимости нет. Расходы предстоят не такие уж большие, я могу взять их на себя.
— Есть ли в таком случае необходимость что-то обговаривать втроем? — спросил я во избежание недоразумений. Как и следовало ожидать, такая необходимость отпала. Я мог устраниться от этого дела. Однако оставалось еще другое: снятие копии с «Откровения». Нужно было во что бы то ни стало убедить Надю пойти на это. В тот же день я поехал в 1-ю Градскую больницу. Там мне сказали, что Надя уволилась.
За несколько дней до отъезда я принимал гостя: Гальчикова из Московской патриархии. Он пришел «попрощаться и вручить мне сувенир на память о нашем знакомстве» — так он назвал мне цель своего визита по телефону. Войдя ко мне в комнату, Гальчиков первым делом попросил поставить музыку. Радио, проигрыватель или магнитофон были средствами против прослушивания, которому, по всеобщему убеждению, подвергалось все общежитие. Я завел первую попавшуюся пластинку.
Сувениром оказался альбом Троице-Сергиевой лавры в Загорске, где находится Духовная академия. Я поблагодарил Гальчикова за подарок и предложил ему коньяку. Он не отказался. Мы чокнулись.
— Давайте выпьем за «Откровение огня»! — предложил он. — Оно свело нас друг с другом.
Мы выпили, как полагалось, до дна и поставили наши пустые рюмки на стол, после чего мой гость попросил:
— Налейте сразу по новой. У меня есть еще один тост. — На его щеках появился румянец, энтузиазма в глазах поприбавилось. — Я хочу сейчас выпить за вас, — объявил он. — Вы хороший человек. Но я думаю, что вы глубоко одинокий человек. Это оттого, что вы полагаетесь во всем на себя. Вы думаете, что все в вашей жизни зависит только от вас. Такой образ мыслей приводит к беспросветному одиночеству. Я знаю, что говорю. Я сам через это прошел.
— «Кажется все, в том числе — одиночество», — сказал я. Он посмотрел на меня озадаченно.
— Вы что-то цитируете?
— Да нет, я сказал это просто так.
Мы опять опустошили рюмки, и мой гость спросил как бы между прочим:
— Есть ли какие-нибудь новости об «Откровении огня»?
Лгать ему мне было проще, чем Глебову, но все-таки…
— Вы ставите меня в трудное положение, — сказал я. — Я не могу ответить ни «да», ни «нет». Дело в том, что я связан обещанием пока ни с кем не говорить об «Откровении».
Глаза у Гальчикова вспыхнули как лампочки.
— Скажите только, сдвиг значительный?
— Я не могу вам сказать даже это.
— Усвоил! — воскликнул Гальчиков радостно. — Вы это дело не оставляйте! И не давайте водить себя за нос! Наши учреждения это могут.
— Я это знаю.
— Вы вряд ли знаете, как они могут водить людей за нос.
Он приблизился ко мне и прошептал:
— Не отступайтесь от «Откровения». Это и правда очень своеобразная рукопись. — С этими словами Гальчиков подвинул ко мне свою рюмку. — Вы и в свой «наперсток» налейте, — потребовал он.
Опустошив рюмку, мой гость приложил ладонь ко рту, опустил глаза и ушел на несколько мгновений в себя.
— Хорошо зажгло, — сообщил он наконец удовлетворенно. Я это и сам видел: покраснели не только его щеки, но и глаза. Гальчиков кивнул на бутылку с остатком коньяка. — Тоже ведь огонь. Дети ли, взрослые — все любят поиграть с огнем, кто с каким.