Менаше замолчал и воцарилась абсолютная тишина. Бар-Кохба, удивленный развитием событий, стер со лба каплю пота.
"Большое спасибо, брат Менаше. Я бы не сумел объяснить это лучше.", сказал Ицхак. Менаше сел.
"Так что, это обманный маневр?", - спросил Элиэзэр, и не дожидаясь ответа, продолжил: - "Все равно в этом нет смысла. Римляне войдут в Цли-Гар, убедятся что каравана там не было, вернутся на дорогу Калазия-Эйн-Цор и догонят караван где-нибудь между Эйн-Цором и Эйн-Геди."
"Молодой болван.", - подумал Ицхак. - "Брат Элиэзэр совершенно прав.", - сказал он вслух. - "Если давать римлянам ходить туда-сюда по нашей святой земле, они и впрямь догонят караван." - Тут он сделал паузу, словно задумавшись. - "Но не один римлянин не вернется из Цли-Гар к повороту на Эйн-Цор!", - вдруг с напором добавил он и продолжил: - "Не будет ли угодно брату Менаше описать нам какой дорогой, если это можно назвать дорогой, соединяется Цли-Гар с Калазией или, скажем, с Эйн-Цором?"
Менаше был лишь недавно включен в Совет. Он был прекрасным организатором, пользующимся искренней любовью подчиненных, так-как у его отрядов всегда было лучшее продовольствие в войске, лучшее обмундирование, лучшие места ночлега. В боях он неплохо проявил себя, отличаясь не столько исскуством, сколько смелостью и способностью повести за собой людей. Будучи скромным от природы, на Совете ему почти не представлялось возможности высказать свое мнение, а голосовал он ориентируясь на Бар-Кохбу. Поэтому ему было приятно всеобщее внимание, вызванное его знанием местности, и он с удовольствием подыгрывал старику, хотя и не вполне понимал, куда тот клонит.
Он встал и сказал: - "Дорогой это действительно назвать нельзя. Речь идет об ущелье Ракиа, общей длиной примерно в девятьсот локтей, из которых на одном отрезке так узко, что два человека с трудом могут идти друг рядом с другом."
"Какова глубина ущелья, брат Менаше?", - спросил Ицхак, самым равнодушным тоном, на какой он только был способен.
"От девяноста до ста двадцати локтей.", - ответил тот.
"Насколько атакующие со скал бойцы будут уязвимы для проходящего через ущелье отряда?"
"Почти совершенно неуязвимы."
"Насколько большой вред они могут нанести запертому в ущелье врагу?", продолжал гнуть свою линию Ицхак.
"Они могут совершенно уничтожить его.", - ответил Менаше.
Аудитория зашумела. Люди поняли, к чему было все это представление. "Ну старая лиса!", - с уважением подумал Шимон.
"Я благодарен брату Менаше, сумевшему столь четко разъяснить нам ситуацию.", - сказал Ицхак и поклонился последнему. Менаше покраснел от удовольствия, поклонился в ответ и сел, ощутив удовлетворение ученика, выдержавшего экзамен у строгого преподавателя. Ицхак все еще стоял, а члены Совета, спонтанно разделившись на маленькие группки, обсуждали услышанное. "Я хотел бы подвести итог.", - громко сказал Ицхак. Разговоры стихли и он продолжил: - "Речь идет о маршруте более длинном и более рискованном. Но наша цель не только провести караван, но и победить римлян. С помощью предложенного маневра мы, с Божьей помощью, сумеем уничтожить римскую погоню и тем самым нанести им болезненный удар. Я прошу Совет принять мое предложение об изменении маршрута и выделить мне отряд в двадцать четыре воина. Они, с Божьей помощью, завтра к вечеру вернутся в крепость окропив свои мечи римской кровью.", - он сел.
"Я считаю, что каждый должен заниматься своим делом.", - Элиэзэру, полуразвалившемуся на скамье, явно надоели эти стариковские умничанья, если не сказать бредни. К тому же, он был все еще раздосадован тем, что его блестящая идея атаковать римлян в районе Малании, была отвергнута. - "Брату Ицхаку нужно собирать свои пожитки в дорогу. А уж мы сами как-нибудь разберемся с римлянами и без...", - ему не дали договорить. Слишком многие были шокированы его насмешливым неуважением к старому воину. Выступление же его, как ни странно, имело обратный эффект. Некоторые из тех, кто в начале по тем или иным причинам не были склонны соглашаться с Ицхаком, возмущенные нападками Элиэзэра, скоро обнаружили, что защищая старика, они собственно поддерживают его предложение.
Обсуждение продолжалось еще некоторое время, но вскоре Бар-Кохба, до этого молчавший, сказал: - "Я прошу на этом этапе прекратить заседание. К вечеру я вынесу решение и сообщу его всем членам Совета."
Весь день Ицхак чувствовал странную пустоту. Он ничего не ел и запершись в своей комнате, мерил ее шагами. Зная, что лучше выступить не мог, он тем не менее терзался, вспоминая каждое, как ему казалось, не вовремя сказанное слово. За два часа до заката Бар-Кохба пришел к нему и сказал, что план принят.
* * * * * * *
Зной под тентом становился все более невыносимым. Сильно досаждали также и мошки, скопившееся здесь в невероятном количестве. Прислонившись спиной к скале сидел старик. Его большое по-прежнему мощное тело было расслабленно и со стороны его можно было принять за спящего. Но когда насекомые садились на его морщинистое лицо, он лениво отгонял их.
Ицхак был и сам удивлен, что после столь тяжелой ночи, спать совершенно не хотелось. По опыту он знал насколько освежает сон в эти последние несколько часов перед боем, но заставить себя заснуть не мог. К боли в мышцах и в костях примешивалось легкое головокружение, однако сердце не кололо. В общем он был доволен своим состоянием. Могло быть намного хуже. Пока римляне пройдут по ущелью и вернутся, он успеет прийти в себя. Не легко было убедить молодежь не атаковать римлян по пути в Цли-Гар, а пропустить их и напасть, когда они пойдут назад. Да, канули в лету те времена, когда достаточно было его слова, чтобы положить конец спорам и разногласиям.