— Так! — выкрикнул Томас. Лицо его было бледным, — разве не видишь, что мне жизнь без неё не жизнь? Она… сама чистота, сама святость! Недаром же Непорочная Дева так помогла тогда, ибо чуяла и в ней непорочность…
Олег раздраженно отмахнулся:
— Да брось ты о непорочности, о своих чудесных зачатиях!.. Подумаешь, чудо.
Томас подскочил, словно вместо тяжёлого железа обнаружил на своих плечах старую волчью шкуру:
— Ты думаешь, что говоришь? Такое никогда и нигде…
— Да ну?.. — сказал калика саркастически. — Гильгамеш был зачат и рожден девой, запертой её отцом в башне, Заратуштра родился от стебля травы, Конфуций — от драгоценного камня, Яо — от красного дракона, Шэн-нун — от горного духа, а все Рамзесы, Аменхотепы, Саргоны? В Греции вовсе боги так шкодили с земными женщинами, что половина тамошних царских домов ведёт род от… непорочного зачатия! Да что там какая-то вшивая Эллада… У нас на Руси все девки, от царевны до простой рыбачки, то и дело зачинают то от съеденной рыбы, то от зернышка, то от купания в воде, то от ветра, от лучей солнца… Рассвирепевших родителей это, правда, не убеждает, тут же за кнут, а еще и ворота в дёгте, так что корзины плывут по всем рекам, заморишься вылавливать, но куда против правды?
Томас ошарашено пробормотал:
— Ну тогда… это… прости, я ж не знал! Так у вас прямо святая страна…
— Ее так и зовут, — подтвердил Олег, — Святая Русь! Потому столько юродивых и дураков.
— Даже жаль, что я так мало там побывал, — сказал Томас с сожалением.
— Конечно. Умному в стране непуганых дураков только и показать себя. Правда, ты тоже этот… ну, рыцарь. Зато вон как сверкаешь в доспехах, а у нас и люди, и вороны любят всё блестящее!
— Ну… у нас тоже, — сказал Томас осторожно. — И чтоб перья, перья на шлеме… Яркие! А что?
Калика внезапно хлопнул ладонью по столу:
— Да ладно, перья так перья. Больше тянуть — всё потерять. Вели седлать коней. Выступаем сейчас же.
Томас дернулся, глаза испуганно прыгнули за окно на заходящее солнце:
— Уже вечер…
Калика от удивления переменился в лице:
— Что с тобой? Разве не за Ярославой едем?
Томас сказал несчастным голосом:
— Сэр калика… Тебе всё равно гореть в огне, а я христианин! Сегодня день святого… чёрт, как же его… но сегодня нельзя садиться на коня, обнажать оружие, нельзя начинать какие-то дела, а можно только заканчивать.
Калика смотрел, раскрыв рот. Когда опомнился, сказал почти враждебно:
— Ты что, иудей?
— Почему вдруг? — оскорбился Томас. Он брезгливо оглядел себя, чем это он, благородный англ, похож на презренного иудея.
— Это им вера запрещает работать в субботу. Ах да, ваша вера тоже иудейская.
Томас оскорбился еще больше:
— Наша вера — христианская!
— Как будто Христос и все его пророки не иудеи! А во всех молитвах нынешние англы не поют: «Славен наш бог в Израиле»! Черт бы побрал вас, христиан. Тогда считай, что мы лишь заканчиваем. Свадьбу заканчиваем!
Томас чуть повеселел, в глазах появилась надежда, но опомнился, вздохнул так, словно поднял своего коня вместе с седлом и попоной:
— Но нельзя и садиться в боевое седло.
— Пойдём пешком, — предложил Олег.
— Да, но… далеко ли уйдем? Я ведь не дикарь в волчьей шкуре, я человек. А человек должен быть в железе! Я без него что голый. Век на дворе железный, если ты ещё не заметил за поисками Истины. А утром на конях всё равно наверстаем.
Калика плюнул ему под ноги, ушел вконец рассерженный. Томас, чувствуя себя одновременно и виноватым, и исполненным гордости за cтойкость в христианских добродетелях, велел коней усиленно кормить отборной пшеницей и поить ключевой водой.
Томас отослал рыцарей, а сам, оставшись один, снова ощутил такое отчаяние, что как воочию увидел свои руки, вонзающие острый меч себе в грудь. Нельзя бросаться словами, как нельзя произносить клятвы или обещания всуе. Не подумав, брякнул, ибо звучало хорошо, красиво, и удар меча вслед за ответом «да» был хорош настолько, что рыцари со смехом пересказывали друг другу трое суток…
И вот теперь расплата…