— Нам не пройти, — сказал он тихонько.
— Сурьёзные ребята, — согласился калика.
Он не сбавил шаг, будто подозревал, что Томас просто устал и хочет отдохнуть. Томас сказал предостерегающе:
— Они нас как жуков насадят на свои палки.
Калика подумал, сказал:
— Да, острые.
Но шагу не сбавил. Томас опустил ладонь на рукоять меча. Он чувствовал, что не только махать им, даже вытащить из ножен не сумеет, но спросил уже безнадёжно:
— Опять будет рубка?.. И алой кровью своей вспоим ненасытных пьяниц: железо, сталь и свинец… Гм, почему свинец…
Калика бросил с отвращением:
— Тебе бы все драться, петух в железках.
— А как же ты надеешься…
Он не договорил, копья уже почти упирались Олегу в грудь, когда оба жреца, всмотревшись в него, внезапно пали ниц с восторженно-отчаянными воплями:
— О, великий Маудгальяна!
— О, сотрясший одним пальцем дворец Шакры!
— О, победивший Нандопанонду, царя нагов!
— О, имеющий махапурушалакшану!
— О…
Калика благословил их небрежным движением длани, миновал с той безучастностью, с какой верблюд проходит мимо христианского храма. Копья опустились, Томас с трепетом стал свидетелем удивительного зрелища, когда сотни воинов разом опустились на колени, затем простёрлись по земле, будто стараясь как ящерицы раздвинуть песок и уйти вглубь. А жрецы, видя, что странствующий мудрец не желает быть оторванным от благочестивых размышлений, остались на месте, лишь воздели руки вдогонку.
Томас ошарашено оглядывался:
— Чего это они?.. Какой-то мауда… тьфу!.. и не выговоришь.
— Обознались, — буркнул Олег безучастно.
Погруженный в свои благочестивые думы — знаю твое благочестие, подумал Томас сварливо — он вошел в тёмный ход. Вдали горели светильники, пахло растопленным бараньим жиром. Просторный зал освещен слабо, в глазах после яркого солнца поплыли светлые круги. Вокруг двигались тени, Томас не мог отличить какие из них настоящие, а какие нечестивые призраки.
Чувствуя себя не в себе, он спросил лишь затем, чтобы слышать человеческий голос, пусть даже свой, и не потерять калику:
— А зачем дворец сотрясал? Это ж целая гора — не дерево со спелыми грушами!
— А Шакра больно щёки дул, — ответил калика отстранённо, глаза были отсутствующие, он мыслями был далеко, — надо было щёлкнуть по носу… А скажи, сэр рыцарь, тебе ничего странного не показалось, когда мы сюда шли?
Томасу казалось странным всё, даже чудовищным, особенно то, что калика когда-то сотрясал чей-то дворец, да ещё как сотрясал — видно по этим, распластанным, но калика явно ждал другого ответа. И Томас сделал вид, что ушёл в глубокое раздумье. Жалел только, что под шлемом да еще в темноте не видно как морщится его лоб, а брови сходятся на переносице.
Калика исчез, Томас видел только раскоряченную тень, что шарила по алтарю. Грюкнуло, звякнуло, ближайшие к алтарю светильники вспыхнули ярче. Калика, огромный и косматый, угрожающе навис на алтарем, перебирал что-то, ворчал, хмыкал, наконец с треском выломал крышку, а когда вынул руку из внутренностей алтаря, на ладони лежала золотая веточка, от которой шел чистый трепетный свет.
— Во, — сказал он удовлетворенно, — сколько лежит, а всё как новенькая!
Он спрыгнул со ступенек, там их было целых три, Томас видел в зелёных глазах радость. Калика словно помолодел, встретившись со своими былыми деяниями. Томас не решился спрашивать, в прошлом ли году тряс несчастный дворец или в позапрошлом веке.
— Грабить храм нехорошо, — сказал он укоряюще.
— Так это ж языческий, — сказал калика язвительно.
— Тебе нехорошо, — уточнил Томас. — А мне можно. Мне даже нужно! Ибо я должен попирать реликвии дьявола, тем самым умножая славу Пречистой Девы. Что это у тебя?
— Всего лишь золотая ветвь, — сказал калика задумчиво. — Странно, как много значения люди придают… предметам. Что ветвь, когда у каждого в душе цветут роскошные сады?
— Сады? — спросил Томас с подозрением. — Да еще роскошные?
Калика поглядел на него, глаза в полумраке блестели как у филина, вздохнул. Плечи опустились:
— Да, — сказал он совсем другим голосом, — сады… гм…
Он спрятал золотую ветвь под полу, кивнул, и они вышли навстречу свету, что больно ударил по глазам, привыкшим к полутьме. Воины снова простерлись ниц, жрецы поспешили к Олегу. Он бросил им несколько слов, повелительно-благожелательных, они поклонились и проскользнули мимо в храм.