Именно три года назад, в сентябре, писатель решил, что его жизнь кончена, что он потерял мужа навсегда. Мануэль живо помнил каждую минуту: изменившееся лицо Альваро, свидетельствовавшее о том, что произошло непоправимое; притворно-спокойный тон, когда партнер сообщил, что должен уехать на несколько дней; сдержанность, с которой тот аккуратно складывал вещи в чемодан.
— Куда ты едешь?
Ответом на каждый вопрос была тишина, печать горя на лице и отсутствующий взгляд. Человек, которого писатель считал своей второй половинкой, исчез. И ни мольбы, ни требования, ни угрозы не могли этого изменить. Уже в дверях Альваро обернулся.
— Мануэль, я никогда ни о чем тебя не просил. Но сейчас ты должен мне верить. Веришь?
Ортигоса кивнул, понимая, что сделал это слишком поспешно, что ответ недостаточно искренний. Не безоговорочное «да». Но что еще оставалось делать? Его любимый человек уезжает, исчезает, словно песок, утекающий сквозь пальцы. В тот момент писатель был уверен лишь в одном: Альваро ни в коем случае не передумает. А раз так, оставалось принять это и надеяться, что их отношения, основанные на свободе и доверии, все же не разрушены.
Альваро вышел из дома с небольшим чемоданом, а Мануэль остался в эпицентре разрывающих его эмоций: беспокойства, страха, уверенности, что партнер не вернется. Он погрузился в мучительные размышления, пытаясь понять, что сделал не так, определить, какой фактор нарушил равновесие в их жизни. Писатель остро ощутил все восемь лет разницы в возрасте и проклинал неспособность вовремя понять, что мир вокруг рушится, свою одержимость книгами и стремление к уединенной жизни. Видимо, для тех, кто моложе и симпатичнее, этого недостаточно…
Альваро отсутствовал пять дней. Он звонил всего несколько раз, разговаривал недолго и отделывался туманными объяснениями, напоминая о том, что Мануэль должен ему верить.
Сомнения стали благодатной почвой для отчаяния и страданий. Неприятные эмоции сменяли друг друга, и писатель чувствовал себя совершенно беззащитным. А ведь он думал, что после смерти сестры ему уже не придется пережить подобное… На четвертый день безутешный Мануэль не находил в себе сил отойти от телефона и был уже на той стадии отчаяния, когда жертва готова подставить голову под топор палача. Ответив на звонок, он явно услышал нотки мольбы в своем голосе.
— Ты говорил, два дня… Прошло уже четыре…
Альваро вздохнул:
— Случилось нечто непредвиденное, и ситуация усложнилась.
Писатель набрался смелости и прошептал в трубку:
— Ты вернешься? Скажи мне правду.
— Разумеется.
— Уверен? — Мануэль решил поставить на карту все, прекрасно понимая, что может проиграть. — Если дело в том, что мы в официальном браке…
На другом конце провода Альваро набрал в грудь воздуха и медленно выдохнул. Свидетельство крайней усталости. Или раздражения? Или досады из-за того, что приходится заниматься решением скучных и неприятных вопросов?
— Я вернусь, потому что мой дом в Мадриде. Я люблю тебя, Мануэль, и хочу быть с тобой. И отдал бы все, чтобы сейчас оказаться в нашей квартире. То, что произошло, не имеет к тебе никакого отношения.
В голосе Альваро сквозило такое отчаяние, что писатель ему поверил.
Источник иссяк
Однажды утром в середине сентября Альваро вернулся домой, но еще долгое время не был похож на самого себя. Словно прежний он остался где-то в другом месте, а самолет принес обратно лишь пустую бездушную оболочку без дыхания и сердцебиения. И все же Мануэль молча благодарил судьбу.
Ни объяснений, ни извинений. Ни слова о том, что происходило в течение этих пяти дней. В первую ночь Альваро сказал:
— Спасибо, что доверяешь мне.
И Мануэль понял, что так и не узнает, почему ему пришлось пройти через этот ад. Он безропотно принял этот факт, чувствуя благодарность и облегчение. К своему стыду, писатель забыл про унижения и ощущал эйфорию, словно приговоренный к смерти, получивший помилование. Он продолжал молча благодарить судьбу за такое чудо, радуясь, что мучившие его в последние дни желудочные колики исчезли. Правда, на смену им пришла тошнота — она теперь возникала всякий раз, стоило им с Альваро расстаться, и сопровождалась приступами паники. Прошло несколько месяцев, прежде чем все прекратилось, и за это время Мануэль не написал ни слова.