Мануэль повернулся к сотруднику морга.
— А где кольцо?
— Простите? — Санитар подошел поближе.
— Мой муж носил обручальное кольцо.
— Нет, сеньор. Я обязательно все проверяю, прежде чем с телом начнет работать патологоанатом. Ювелирных изделий не было, только часы. Они в пакете с вещами. Хотите взглянуть?
Писатель осторожно положил руку Альваро на стол и накрыл простыней, чтобы больше не видеть ее.
— Нет.
Он прошел мимо мужчин и вышел из зала.
Мануэль плеснул себе еще виски, поднял стакан к губам, но запах алкоголя вызвал отвращение. Он опустил руку и посмотрел на отражение в зеркале поверх стеклянных краев бокала.
— Зачем?
Человек за гладкой поверхностью молчал, хотя писатель и так знал ответ.
Три года назад. Смерть отца и брата Альваро, печаль, странные звонки, заставлявшие мужа выходить из комнаты… Пять дней в аду, возвращение пустой оболочки, тошнота, бессонница, отсутствие вдохновения в течение месяцев… Сплошное притворство, потому что он по глупости дал обещание и не мог добиваться правды. Мануэль снова поднял стакан и, спеша опередить приступ тошноты, быстро опорожнил его, посмотрел в зеркало и произнес:
— Ты мне веришь?
Ответом был презрительный взгляд. Писатель швырнул стакан, и гладкая поверхность вместе с его отражением с грохотом разлетелась на кучу осколков.
Минут через пять в дверь постучали. Надо что-то придумать. Он недостаточно пьян. Не настолько, чтобы сразу сознаться в случившемся и немедленно раскаяться. Тогда его тут же попросят покинуть отель. Оставив бутылку, придумывая на ходу благовидный предлог и проклиная всех, кто сегодня так настойчиво и бесцеремонно добивался аудиенции с ним, Мануэль направился к двери и слегка приоткрыл ее — ровно настолько, чтобы видеть дежурного по этажу и администратора, но не дать им заглянуть внутрь.
— Доброй ночи. У вас всё в порядке, сеньор?
Писатель уверенно кивнул. Все-таки пять звезд — это не шутки.
— Постояльцы из соседнего номера пожаловались на шум.
Ортигоса с виноватым видом поджал губы:
— Да, боюсь, мы немного не поладили с зеркалом. Оно висело не по фэншуй, — на ходу придумал он и в тот же момент понял, что перебрал алкоголя.
— Не по фэншуй? — хором воскликнули сотрудники отеля.
— Да, есть такое восточное учение. Предметы интерьера должны быть расставлены определенным образом, чтобы в доме царила гармония.
Писатель с самым серьезным видом смотрел на администратора и дежурного, которые глядели на него в полном изумлении. Надо сделать над собой усилие, чтобы не рассмеяться.
— Я не мог заснуть. Зеркало застопорило поток энергии, а это очень вредно, знаете ли. Удивлен, что в отеле такого уровня номер обставлен не по фэншуй. Я хотел сделать небольшую перестановку, чтобы жизненные силы могли свободно циркулировать, но… Ничего страшного, я все возмещу; включите дополнительные затраты в мой счет.
— Разумеется. — Администратор кивнул, но вид у него был недружелюбный.
— Если позволите, я пришлю уборщицу, — сказал дежурный, делая шаг к двери. Мануэль продолжал держать ее слегка приоткрытой.
— Послушайте, я очень устал и уже ложился спать…
— Вы ногу порезали, — ответил дежурный, указывая вниз.
Писатель опустил глаза и увидел, что из пятки сочится кровь, оставляя следы на ковролине.
— Что ж, тогда обработаю рану и лягу спать.
— Вы испачкали покрытие, — добавил администратор.
— Значит, заплачу и за него, — резко ответил Мануэль.
— Конечно.
Писатель захлопнул дверь перед носом у служащих и включил верхний свет, чтобы осмотреть номер. От кучи осколков в изножье кровати и до выхода из комнаты тянулась цепочка окровавленных следов от босых ног Мануэля, а на том месте, где раньше висело зеркало, осталась только темная рама.
— Вот тебе и фэншуй, — пробормотал писатель. — Черт!
Его скрутил сильный приступ тошноты. Размахивая руками, он поспешил в ванную, поскользнулся на собственной крови, подвернул лодыжку и рухнул на плиточный пол. Его вырвало.
Игра
Когда они познакомились с Альваро, Мануэлю было 37 лет, а из-под его пера вышло уже шесть книг. Он рекламировал свой роман «Цена отречения», раздавая автографы на мадридской книжной ярмарке, длившейся с конца мая до середины июня.
В первый раз Ортигоса даже не обратил внимания на молодого человека. Мануэль подписал ему книгу в субботу утром. Когда в середине дня Альваро появился вновь, автор открыл роман на привычном месте, чтобы оставить росчерк, и удивился: