— Милый ты наш, мы только о тебе и говорили в последнее время. Просто ужасно, через что тебе пришлось пройти… Сарита, убери со стола и принеси Мануэлю бокал вина. А ты, дорогой мой, садись здесь и дай мне свою куртку. — Эрминия повесила одежду на спинку стула. — Сейчас мы о тебе позаботимся. Сарита, отрежь-ка сеньору кусок пирога c кукурузой.
Ошарашенный таким вниманием к своей персоне, писатель не сопротивлялся, лишь бросил взгляд через плечо на Гриньяна, который шутливо произнес:
— Эрминия, я буду ревновать. Ты совсем обо мне забыла.
— Не обращай на него внимания, — сказала экономка Мануэлю. — Такой же проходимец и льстец, как тот толстый кот. Да и повадки те же: стоит мне отвернуться, а он уже на кухне и поедает все, что найдет… Сарита, угости и сеньора Гриньяна.
Молодая помощница положила на стол огромный пирог размером с поднос и принялась резать его под пристальным взглядом Эрминии.
— Да побольше же! — Экономка отобрала у девушки нож и закончила работу сама, поставив перед мужчинами две белые фаянсовые тарелки с угощением.
Мануэль откусил кусочек. На подушке из лука покоилось нежное мясо, а кукурузное тесто придавало кушанью особый аромат.
— Нравится? Ешь, возьми добавки. — Эрминия положила на тарелку писателя еще один огромный кусок. Затем повернулась к юристу и сказала приглушенным голосом и совсем другим тоном: — Сарита собиралась вам кое-что сообщить. Детка, что ты хотела сказать сеньору Гриньяну?
— Вас хочет видеть старая маркиза. Она просила немедленно уведомить вас об этом, как только вы появитесь, — робко ответила девушка.
Юрист выпрямился на стуле и бросил полный сожаления взгляд на румяный и еще горячий пирог и мясную начинку.
— Ну что ж, долг прежде всего, — сказал он, поднимаясь на ноги. — Эрминия, смотри, чтобы мой кусок пирога не слопал кот. — И Адольфо направился к двери, которая вела на лестницу.
В тот же момент в кухню ворвался маленький Самуэль. Он подбежал к экономке и обнял ее за ноги. Следом появилась мама малыша.
— И кто это у нас здесь? — воскликнула Эрминия. — Никак его величество король пожаловали!
Она хотела взять мальчика на руки. Но тот заметил писателя, застеснялся и спрятался за спиной Элисы, которая довольно улыбалась.
— Мама… — заныл малыш.
— Что случилось, детка? Разве ты не знаешь, кто это?
— Это дядя Мануэль.
— Значит, нужно с ним поздороваться.
— Здравствуй, дядя, — улыбнулся мальчик.
— Здравствуй, Самуэль, — ответил Ортигоса. Непривычное обращение словно придавило его своей тяжестью.
Малыш бросился бегом к двери.
— У него сегодня столько энергии… Посмотрим, иссякнут ли ее запасы, — бросила Элиса и поспешно вышла из кухни вслед за сыном.
Эрминия проводила их взглядом, а затем повернулась к Мануэлю.
— Элиса — отличная девушка и прекрасная мать. Она собиралась замуж за Франа, младшего брата Альваро. Когда он умер, она была беременна.
Писатель вспомнил, что рассказывал ему юрист: передозировка наркотиков.
— Фран так и не увидел своего сына. С тех пор Элиса живет здесь. А что до Самуэля… — Экономка улыбнулась. — Ты сам видел. Он похож на солнечный лучик, что освещает этот дом. А ведь нам так этого не хватало. — На лицо ее набежала тень.
Сарита вздохнула и положила руку на плечо Эрминии. Та накрыла ее ладонью и склонила голову в знак признательности и благодарности.
Вернулся Гриньян. Лицо его было крайне серьезным. К пирогу юрист даже не притронулся, лишь сделал маленький глоток вина и бросил взгляд на экран мобильного телефона.
— Ну надо же… Мануэль, мне очень жаль, но в офисе произошло нечто непредвиденное, и мне надо возвращаться в Луго. — Юрист врал так неумело, что женщины отвели взгляд и принялись делать вид, будто у них срочно образовались какие-то дела на кухне.
— Не волнуйтесь, мне все равно пора, — солгал писатель.
Он встал, взял куртку со стула и хотел было попрощаться, когда экономка заключила его в объятия. Ортигоса вынужден был наклониться и, постояв немного и ощущая неловкость из-за столь бурных проявлений чувств, тоже положил руки ей на спину.
— Заглядывай к нам, — шепнула ему Эрминия.
Мануэль надел куртку и догнал Гриньяна, который ждал его снаружи.
— Дядя! — послышался сзади высокий голос мальчика.
Писатель повернулся и увидел Самуэля, который бежал к нему со свойственной малышам неуклюжестью, когда кажется, что ребенок вот-вот распластается на земле. Щеки мальчика раскраснелись от утренней прохлады, а распахнутые, готовые к объятиям руки вызвали у Мануэля улыбку. Он нагнулся, чтобы подхватить ребенка, и под влиянием эмоций поднял его высоко в воздух. У писателя возникло ощущение, будто он держит в руках огромную, не прекращающую извиваться рыбу. Руки мальчика обвили его шею, словно виноградные лозы. Малыш поцеловал Ортигосу в щеку, и тот почувствовал холод на месте оставшегося влажного следа. Мануэль держал Самуэля, не зная, что делать дальше, и поджидал Элису, которая едва поспевала за сыном.