– Почему меня сразу не вызвали? – взревел он.
К тому времени пациентке уже переливали кровь, но не могли вводить ее достаточно быстро, прежде чем она снова выйдет. Все начали нервничать. Существовала реальная опасность, что, если мы не сможем остановить кровотечение, Аманда умрет от кровопотери. Профессор Эндрюс сосредоточенно нахмурился, пытаясь понять, откуда идет кровь. Он решил вставить еще один баллон Бакри, похожий на большой мешок, который можно надуть внутри матки, чтобы остановить кровотечение, но это ничего не изменило. У консультанта не оставалось иного выхода, чтобы спасти жизнь этой женщины.
Профессор Эндрюс посмотрел на хирургическую бригаду и резко сказал:
– Я собираюсь все вырезать. У кого-нибудь есть возражения?
Иногда во время родов в матке открывается кровотечение, которое невозможно локализовать. Тогда выход остается один – полностью удалить орган.
В помещении воцарилась тишина, нарушаемая лишь ритмичными гудками и низким воем машин, поддерживающих жизнь пациентки. Я не совсем поняла, что он имел в виду, но очень скоро до меня дошло. Профессор попросил новый скальпель, затем удлинил и без того чудовищный разрез на животе Аманды примерно до тридцати сантиметров. Женщина выглядела так, словно ее распилили пополам. Эндрюс работал быстро и точно, все еще борясь с багровым потоком, продолжавшим изливаться из безжизненного тела. Закончив полную гистерэктомию (удаление матки) и убедившись, что кровотечение остановилось, он зашил внутренние органы, резко выпрямился, снял маску и тяжело вздохнул. До этого момента все словно затаили дыхание и теперь наконец снова могли свободно дышать. Непосредственная опасность миновала.
– Ладно, пойду покурю, – мрачно сказал он. – Я вернусь, чтобы закончить.
Он вышел на улицу покурить, вернулся, надел чистые перчатки и продолжал работать, пока состояние Аманды не стабилизировалось настолько, что ее можно было отвезти в отделение интенсивной терапии. К этому моменту она провела в операционной почти пять часов.
Я вышла из операционной в каком-то оцепенении, но, когда вернулась домой, меня начало трясти. И тут я разрыдалась. Я не могла поверить, как быстро все вышло из-под контроля. Только что все было прекрасно, а в следующее мгновение мы столкнулись с полномасштабной чрезвычайной ситуацией. В ту ночь я лежала на кровати и плакала, просто позволяя слезам катиться по щекам. Я оставалась спокойной на протяжении всего кризиса, но, стоило мне оказаться дома, как естественные реакции шока и страха, которые мне удалось держать под контролем, выплеснулись наружу. Я слишком сильно испугалась, что Аманда умрет. Пациентка провела в отделении интенсивной терапии следующие четыре дня, и я каждый день навещала ее, чтобы удостовериться в ее выздоровлении. Я сама была в состоянии шока в первые дни после произошедшего. Мой разум лихорадочно работал от беспокойства, и я начала сомневаться в своих действиях и способностях.
Роды – прекрасное, но вместе с тем совершенно непредсказуемое событие. В любой момент все может пойти не так.
Может быть, я что-то сделала неправильно? Или, наоборот, не сделала? Не слишком ли я самонадеянна? Смогла бы я предотвратить превращение ситуации в кризис, если бы поступила как-то иначе? Что, если бы я раньше поняла, что ребенок слишком большой? Эти вопросы мучили меня еще несколько недель.
Но на заслушивании отчетов Лора похвалила мою работу. Она поздравила меня с тем, что у меня хватило смелости предупредить профессора и не чувствовать угрозы со стороны врачей, когда я думала, что что-то идет не так. Это позволило мне почувствовать себя немного лучше – по крайней мере, у меня правильные инстинкты. Даже если это была ложная тревога, по мнению Лоры, я сделала правильный выбор. И после этого я могла спать спокойно, зная, что сделала все возможное, чтобы обеспечить безопасность Аманды.
Чем больше я работала акушеркой, тем больше полагалась на интуицию. И я научилась «читать» людей, видеть, что скрывается за их бравадой, определять, когда они колеблются, и действовать соответствующе. Потому что, даже если человек говорит одно, его поведение может рассказать о совершенно другом. Благодаря подобным ситуациям я обрела уверенность в себе и с течением времени становилась все более решительной. Тем не менее одна вещь не перестала меня раздражать и являлась тем, что я не совсем понимала в самом начале, – эмоции, которые придется вложить в дело. Я понятия не имела, сколько сил мне придется потратить на работу акушеркой. Невозможно пройти через столь яркие переживания, чтобы они вас не затронули. Каждые две недели случалась какая-нибудь новая драма, и я приходила домой и ревела навзрыд. Мне просто нужно было избавиться от гнетущих чувств. А бывали времена, когда я заканчивала смену в тот момент, когда пациентка собиралась рожать. И вместо того чтобы сосредоточиться на своей жизни, я зацикливалась на этой женщине, звоня в отделение посреди ночи, чтобы узнать, благополучно ли все прошло.