— Это ничуть не поможет мне, — пробормотал я. — Я здесь также и за убийство Генриха Херве.
— Тогда я также признаюсь и в этом.
— И мой отец… и мисс Лидия Малоун…
— И в этом.
Я постепенно становился все более взволнованным.
— Там еще было несколько других — Огго фон Штрайх-Шлосс, например, — но полиция ничего не знает о них…
Мастер Эгберт моргнул несколько раз.
— Других? — спросил он.
— Ода, естественно. Мне нужна была постоянная поставка сырья для моей работы, видите ли…
— Нет, Орландо — нет — я не хочу слышать об этом. Давай просто остановимся на Генрихе Херве, Артуро Трогвилле, твоем отце и его любовнице. Христа ради, этого достаточно.
— И вы на самом деле и вправду сознаетесь в убийстве всех четырех?
— Да. Я сказал тебе — я умру раньше, чем они посадят меня в тюрьму.
Я спрыгнул с кровати и завопил криком чистой, неприкрытой радости.
— Но послушай меня, Орландо, послушай! Ты должен рассказать мне обо всех деталях того, что ты сделал — в конце концов, они не просто собираются посадить меня в тюрьму, и отпустить тебя просто потому, что я так сказал. Они будут допрашивать меня — и весьма основательно. Я должен давать убедительные ответы. С Трогвиллом будет достаточно просто, ведь это я убил его. Но остальные… тебе придется нагрузить меня как следует, Орландо.
— Они достанут свои грязные маленькие яйца снова, — сказал я.
— Что?
— Они возбуждаются от своих собственных вопросов. Это отвратительно.
— О? Я могу вообще-то немного насладиться этим — ты знаешь, какие сногсшибательные эти итальянские полицейские. Я помню как однажды, когда мы с Артуро были в отпуске в Венеции…
— Вы в своем уме?
— Только счастливые воспоминания…
— Вы неисправимы, Мастер Эгберт.
— А еще я твой спаситель, Орландо. Не забывай об этом.
— Я изложу вам все до последней маленькой детали, — сказал я. — Затем позвольте им спрашивать вас обо всем, что вздумается, это не будет иметь никакого значения. Я вернусь в II Giardino в течение месяца.
Он закашлялся.
— Ах. Что касается этого, — сказал он, — я на самом деле не думаю, что это возможно.
— Почему же, скажите на милость, нет?
— Из-за одной вещи, я нанял Генри Батта на твое место.
Я был потрясен.
— Генри Батга? Но он идиот, любитель, зубрила…
— Не будь таким критичным, дорогуша, у него есть отличные черты. Он будет работать более чем хорошо, поверь мне — вокруг заведения нет никакого пикантного скандала, чтобы привлечь посетителей. В конце концов, они, конечно же, будут испытывать frisson,[192] не будучи уверенными в том, «что» ты ешь, а не «кого», разве не так? Нет, я сожалею, что так произошло, но ты не можешь вернуться в II Giardino.
— А куда тогда? Куда я пойду?
— Есть еще одно маленькое место, о котором я думаю…
— Да?
— Я уверяю тебя, дорогуша, оно восхитительно. А также имеет первоклассную репутацию. Тот самый тип заведения, в котором ты снова можешь оказаться.
— Ваше?
— Конечно же.
— Управляющий или собственник?
Мастер Эгберт пожал плечами.
— Ну, — сказал он с небольшим вздохом, — мне оно больше не понадобится. Так что собственник, я полагаю.
— Где оно?
— В Швейцарии — прямо на окраине Женевы. Le Piat d’Argent. Две звезды, но ты увеличишь их число до трех в кратчайшее время.
О, какой у меня был выбор? И, в конце концов, это звучало не так уж плохо, хотя я терял II Giardino.
Я неожиданно заметил, что Мастер Эгберт хитро смотрит на меня — с тайным ликованием.
— Естественно, я попрошу кое о чем за все это, — сказал он медленно. — Пусть я умираю, но я не глупец.
Так же медленно — и с крайне мрачным предчувствием — я спросил:
— Что именно?
— Ночь любви…
— Ночь любви?
— Да, с тобой. Хорошо, не совсем ночь, но у нас есть час, чтобы сделать это, прежде чем закончится время визита. Я знаю великое множество игр, в которые можно поиграть с тобой за час, поверь мне. Все будет так, как в старые добрые времена.
— Нет! — завопил я. — Ни в коем случае!
— Разве перспектива столь ужасна?
— Да.
— И я такой уж непривлекательный?
— И это тоже.
— Жизнь в тюрьме предпочтительнее, чем час страстного секса со мной?
На этот раз я не мог честно сказать «да».
— Послушайте, Мастер Эгберт, те дни прошли, разве вы не понимаете? Вы знаете, почему я спал с вами раньше, и вы непременно должны понимать, что это была не любовь, а не то, чтобы я считал это неотразимо возбуждающим.