Булочка
1 1/2 унции (40 грамм) свежих дрожжей
5 столовых ложек (75 миллилитров) молока
5 столовых ложек (75 миллилитров) воды
8 унций (225 грамм) отборной муки
1 1/2 фунта (750 грамм) непросеянной муки
1 1/2 унции (40 грамм) верескового меда
8 яиц, разбитых
1/2 чайной ложки (2.5 миллилитров) соли
14 унций (400 грамм) топленого масла
Сначала смешайте дрожжи с молоком и водой, затем размешайте в отборной муке до получения теста. Положите в глиняную тарелку, закройте влажной тканью и оставьте при комнатной температуре на 30 минут для брожения. Добавьте непросеянную муку, мед, яйца и соль, и месите до тех пор, пока тесто не станет мягким. Затем налейте топленое масло. Продолжайте месить тесто до тех пор, пока оно не станет явно светлым. Снова положите его в миску, накройте и оставьте подниматься. Все будет готово, когда тесто увеличится приблизительно вдвое и станет упругим на ощупь. Легонько помешайте его и разделите на четыре части. Положите в слегка смазанные маслом формы для выпечки, накройте и оставьте отстояться в теплое место. Затем положите в духовой шкаф, предварительно разогретый до температуры 220° по Цельсию/425° по Фаренгейту (отметка на шкале — 7), на 30 минут.
Поцелуй — это просто поцелуйВ тот день, когда я вытащил первую успешную партию булочек из духовки, я получил поцелуй в обе щеки в европейском стиле от Синьора Фалвио.
— Ты помнишь, что я говорить? Теперь ты понимать, как я прав? Ты думать… о, да…
— Да, я помню, Синьор Фалвио. Вы говорили, что научите меня, и сделали это.
Затеплившись смешной деланной ревностью, Мастер Эгберт тоже поцеловал меня — в губы — и хорошенько сдавил мою промежность своей ладонью.
— Знать чего, — прошептал в мое ухо Синьор Фалвио, когда Мастер, покачиваясь, ушел, — если бы il Maestro[46] не был бы un Maestro vero[47] я бы сказать, что он типа finocchio[48]. Понимать, о чем я? Приглядывай за своей bel culo[49], amico mio[50]. Следить за своей задница.
Увы, было немного поздновато для такого наивного напутствия, как это.
В кровати тем же вечером, прервав маленькую песенку после полового акта, которую он напевал сам себе, я спросил Мастера Эгберта:
— Вы меня любите?
Он немного нарочито поправил небольшую черную шапочку, которую иногда одевал, и которая теперь покоилась на его голове подобно короне.
— Конечно же, нет, — ответил он, от неожиданности даже перестав дышать на мгновение. — Почему я должен любить тебя, мой обожаемый мальчик? Это просто и исключительно вопрос похоти. Я страстно желаю интимной связи со всяким, кто имеет отличное тело, которого нет у меня; то есть — твой притягательный взгляд Диониса, твои бесконечно цветущие влажные вишневые губы, безупречная кожа, манящая мускулистость, твой спелый юный член. Я хочу тебя всего, но я не люблю тебя.
— Отлично. — Что?
— Теперь мне гораздо легче попросить, — сказал я.
— Попросить о чем?
— Об услуге.
— Ох! О какой именно услуге?
— Я хочу пойти дальше, перейти к соусам.
— Ты так быстро устал от венских плетенок с инжиром и цикорием?
— Не совсем, Мастер. Я просто хочу пойти дальше.
— Синьор Фалвио был прав, — сказал он, и я заметил легкую дрожь в его голосе.
— Синьор Фалвио?
— Он самый. Он говорил мне, что тебе не достает терпения.
— Он всегда так говорит, — возразил я, — это ничего не значит.
— Возможно, и не значит. Посмотрим.
— Значит, вы согласны?
Мастер Эгберт издал тяжелый вздох, и огромная необъятность его объемов задрожала, словно покрытая трещинами земля после небольшого землетрясения.
— Разве я сказал, что согласен? — проворчал он.
Я спустился вниз между его ног.
— А что если я сделаю это? — сказал я.
— Ах — о нет, не останавливайся…
Я взял его руку и положил между своих ног, и тотчас папино бледное, по-родственному выглядящее лицо возникло непрошеным гостем перед моим мысленным взором.
— Или это? — сказал я, нагнувшись вперед, чтобы поцеловать изящное мягкое место.
— Ох, ох, ох! Я тебе когда-нибудь говорил, что страдал от сужения крайней плоти, когда был молодым?
— Я не уверен, что вы когда-нибудь вообще были молодым, — сказал я. — Мне кажется, вы сразу родились таким, какой вы сейчас: жирный, волосатый кит средних лет, полный всякой болтовни.
— Ах ты, голубоглазый ублюдок.
— А если я сделаю вот что? Я усердно сосал.
— Да, да, пожалуйста! Ох, изумительно! Да, я поставлю тебя на соусы… Ох…