По его же словам, я научил его жить. Был для него авторитетом.
Учил его вести себя, говорить по русски, танцевать на дискотеках.
Такого кабана учить нужна отвага.
Как – то мы случайно столкнулись лбами друг об друга. Я выбегал с вагончика, а он вбегал. И тут произошел удар. У меня в глазах почернело. Я тут же потеряв сознание упал ему прям на руки, он на ходу меня поймал, как Дартаньян Констанцию. У него голова была чугунная, ему даже больно не стало.
Бережно уложив меня в постель в вагончике, приложил мокрое полотенце на голову, бегал, звал на помощь. У меня чуть сотрясение мозга не произошло. Приходил в себя неделю.
Более того, он собирался погостить у меня в Баку. Он так планировал после увольнения. Естественно, это не входило в мои планы.
Я благополучно доехал до Баку, а он куковал в Москве. Он даже мне позвонил с Москвы в Баку. Мол, я еще тут, здесь снег, как твои дела, третье, пятое, десятое.
Мне стало его жаль, сердце мое сжалось. Но что делать? Поехать за ним?
Он еще долго пробыл в России, хотя уже уволился с Армии давно.
А как ему приехать домой? На какие шиши? Денег у него нет, и не было! А я ему не помог. Как жил он там, воображайте сами, воля ваша.
Не намерен вам помочь. По моему даже он до сих пор там живет.
Женился, кажется, развелся, потом опять женился, и пр.
:
Прошли годы. Я вырос, окреп. Будучи студентом АЗИ (Нефтяной
Академии), судьба свела меня с одним взрослым человеком. Его звали
Яков. Он меня ''посадил'' на анашу. Он научил меня курить анашу.
Мы вместе затягивались, жадно глотая дым, не выпуская понапрасну ни одной затяжки. Он говорил мне:
– В себя, в себя:.Вот так, молодец. Все втягивай в себя, потом выводи наружу.
Курить я стал анашу безбожно, каждый день. ''Анаша, ты моя душа!'' – пел я в своей разбитой душе. Это было моим культом, смыслом всего моего существа.
Люди делились для меня на тех, кто курил анашу, и кто не курил.
С осоловевшими глазами бродил по коридорам ВУЗ – а, цеплял красивых девушек. Считал (да и сейчас считаю), что это было гораздо интереснее, чем сидеть на бездарных лекциях и слушать скучного лектора.
Хулиганил, дебоширил, устраивал драки, разборки. Постоянные попойки, бесчинства и кутежи. Крики, ругань, беготня, поножовщина, в результате чего – неоднократные визиты в отделения милиции. Пошла череда напряженных дней. Жизнь была жестокая, но с магнетическим шармом. В этот момент я подумал: ''ах, был бы я сейчас в Армии, вот именно сейчас, таким, каким я есть сегодня. Королем наверно был бы в части я''.
И это все при том, что я – уличный хулиган – никого никогда не бил кулаком в лицо. Мог дать жирную пощечину, пинок в живот или в зад, швырнуть в сторону, но заехать ''по русски'' кулаком по лицу – под глаз, в челюсть, в зубы – чтобы было больно, я так и не научился.
От одного моего вида многие шарахались, тушевались, шли на попятную, а некоторые даже плакали. Были и те, которые падали в обморок.
Тем не менее, меня стали уважать во дворе из-за пристрастия к анаше. А с девушками все получалось уже здорово именно после анаши.
После анаши думалось неплохо. Глубоко размышлял я над смыслом жизни, над ее целью и предназначением человека. Анализировал свои поступки, действия, находил ошибки, изъяны. После анаши в компаниях я вел себя размеренно, уверенно, засматривались все на меня.
Помню случай на офицерских сборах в Ленкоране, где подполковник
Лукьяненко построил две батареи на плацу, выставил вперед нашего курсанта Рагимова, которого хотели отстранить от сборов. Он провинился, прокололся, и его хотели наказать. Лукьяненко был в себе уверен, злорадствуя объявил нам
– Ну что, курсанты? Что скажете? Я готов простить Рагимова, оставить его здесь, готов ему дать очередной шанс, но пусть кто нибудь из вас за него поручиться! Сможет кто-то это сделать? Кто на это пойдет?! Хо-хо! Кто? – кричал он, надменно оглядывая нас.
– Я! Я ручаюсь за него! – прервал я гробовую тишину, смело выйдя вперед.
Все посмотрели на меня как на инопланетянина.
Лукьяненко от злости прищурился, остальные офицеры шептались, указывая на меня. Я услышал за спиной слова в мой адрес: ''знатный пацан''.
Близкие друзья Рагимова не заступились за него, а я, зная
Рагимова только визуально, выручил его. Он тупо глядел на меня, не понимая, зачем мне это надо было. Короче говоря, его оставили в части, он меня стал боготворить, не зная, что анаша вина тому. Я был под кайфом. Вот что такое божья травка – шайтан трава.
Хочу сказать, что я не в силах описать наркотическое состояние.
Это надо ощутить самому.
Да, после анаши я оказывался в 17 веке, везде горят факелы, адреналин подпрыгивает в крови, приятная дрожь, предвкушение невероятно красивого праздника, уже понимал, почему допустим, этот дом построен именно здесь, а не там, вокруг веселья и танцы живота восточных красавиц, и пр. Но нет, нет, это все не то.
Человек не в силах передать словами то, что знает, видит и ощущает. Тем более, описать это – втройне трудно. Иначе язык находился бы не в области рта, а торчал бы на голове, где-то в мозгу, в мозжечке, чтоб легче воспроизводить мысли.
Кстати говоря, вспомнил свою прежнюю чувствительную любовь..
В 1989 году я обручился с одной красавицей, студенткой
Мединститута. Звали ее Севой. Она была ослепительна красивой и прелестной, мне даже неприятно было с ней ходить по городу. Все
''зырили'' на нас, вернее на нее.
Она была скромна, никакой вульгарности. Ее огромные глаза глядели словно из глубины души. Она чиркала как спичками глазами, и в душу мою проникали два огонька, разжигая пламя, которому гореть века, как мне тогда казалось.
Я счастлив был, что скоро я женюсь на ней. Она прощала мне буквально все, а может, не могла понять, в чем дело. Подняв свои ресницы кверху, говорила:
– Зачем у тебя глаза красные? Постой, посмотри на меня:. что это с тобой?
– Да так:. ночью плохо спал.
Я верил в ее наивность, она лишь слышала про анашу, не знала что это такое.
Отец ее был зам.начальника отделения полиции в одном районе города Баку. И вот в тот день, точнее вечер, я направился в то самое отделение милиции, чтобы украдкой посмотреть на будущего тестя.
Интересно было мне. Это судьба.
В соседней комнате я увидел, как папаша Севы со своими коллегами истязал задержанного. Последний орал как бешенный, ему же больно было. Не знаю, что он натворил, но поразила меня жестокость будущего тестя моего. Он бил его дубинкой, избивал, кричал на него. На шее у него опухли вены, он весь покраснел, и дубасил задержанного по спине, по плечу, по голове, и тот орал, ныл, плакал. И все это я видел через щель. Кругом крик и плачь.
Это страшное дело, мужики!
Мне не позволили отчетливо увидеть все детали, но кое – что удалось посмотреть. Я скрылся за сейфом, сказав, что мне необходимо с ним переговорить. То есть с ее отцом. И все это я видел. Да!
До сих пор крики задержанного у меня в ушах. Особенно запомнился как он орал:
– Ма – ма! Где тыыыы?
Расправа дошла до пика. Сотрудники, получив поддержку от ее отца, полностью насели на него. Задержанный ничего не делал, только кричал. Ему были выдвинуты серьезные обвинения, связанные с контрабандой. Но что было потом? Это ужасно!