Потом началось представление: сольное и хоровое пение, трио, квартеты, квинтеты. А когда вспыхнули зажигательные грузинские пляски, дипломаты просто обалдели. Гостей рассадили за столами так, что возле каждого из них оказался опекун и ускользнуть от выпивки после произнесенного тоста было невозможно. Даже пригубляя все эти замечательные вина, которые выдерживались по полсотни лет, дипломаты поднабрались. Чопорность с них слетела, они уже обнимались со своими грузинскими опекунами. Странно, но некоторые из них говорили по-английски и по-французски. Я не знал что и подумать, поэтому обратился к Ивану Марковичу, который, кстати, был трезвым как стеклышко.
— Где они набрали столько лингвистов?
— В КГБ. Их там муштруют как надо. Не будешь знать язык — выгонят. Здесь КГБ несравненно большая сила, чем у нас в России. Они власть, они закон. Если я буду нужен, помни. — И он многозначительно улыбнулся. Умный мужик, все понимает.
Анели сидела на противоположной стороне довольно далеко от меня и время от времени поглядывала в мою сторону. Два опекающих ее чекиста, горбоносые и усатые, из кожи вон лезли, чтобы завоевать ее благосклонность. Уж они-то были убеждены, что просто неотразимы для этой немки и она лишь колеблется, кому из них отдать предпочтение. Мне была понятна их психология: они действовали с напором, так, будто приехали в Москву и девки к ним липнут, словно мухи на мед. Стоит только помахать купюрами — и веди куда хочешь. Здесь у них была та же практика, только они не демонстрировали небрежно пачки денег.
Я наблюдал за Анели и понял, что ей смертельно скучно. Когда в перерыве концерта начали играть «Аргентинское танго», я поймал ее взгляд и показал пальцами, что хочу с ней потанцевать. Он сразу же радостно кивнула головой, решительно отстранив очень назойливого поклонника.
— Анатоль, я больше там не могу сидеть. Хочу возле вас, — были ее первые слова, как только мы начали танцевать.
— Вы очень строго судите. Они хозяева и хотят вам угодить, — ухмыльнулся я собственным словам.
— И поэтому не прочь лапнуть мои коленки. Может быть, они приняли меня за простую служащую посольства?
— Это у них такое представление, как можно угодить гостье.
Анели засмеялась:
— Странная у вас способность все представить в невинном свете.
Я мельком заметил, как пристально наблюдает за нами Иван Маркович. Неужели Абрамыч посвятил его в свой план «приручить» какого-нибудь дипломата. Он решил, что я «работаю» над этой немкой и скоро попрошу у него помощи.
Где-то около пяти часов вечера нам дали возможность отдохнуть от завтрака и обеда, а потом повезли смотреть красоту вечернего Тбилиси. Гид трещал не умолкая. Он рассказывал обо всем на свете, что касалось Грузии, и договорился до того, что грузины — выходцы из Испании, а древнее название Грузии — Иберия. Вот так-то! И не меньше! Гид, наверное, работал не только в «Интуристе», но еще и в археологии, но маршрут вызубрил на память. Английскому явно обучался не по принуждению.
Потом был легкий ужин, действительно легкий: пил тот, кто хотел, тамады не было. Вялые дипломаты быстро разбежались по своим комнатам и, наверное, через пять минут уже спали. Такой щадящий вечерний режим объяснялся тем, что наутро намечалась поездка на гору Давида, где похоронен Александр Грибоедов, а потом в село Цинандали, в дом-музей жены Грибоедова Нины Чавчавадзе, а там, как я слышал, древнейший подвал с винами, заложенный еще отцом Нины Чавчавадзе.
Мы с Анели ни о чем не говорили, молча поднялись на два этажа. Она остановилась перед дверью своего номера и протянула мне руку.
— Хочу пожелать вам приятной ночи, — сказала она.
Я удержал ее руку и вопросительно глядел в ее глаза.
— Я зайду. Мы еще посидим? — полувопросительно, полуутвердительно сказал я, будучи уверен, что она сейчас распахнет дверь и впустит меня в комнату для греха. Но Анели отрицательно покачала головой:
— Меня поселили с Памелой, дочкой посла Чили, — и развела руками, мол, ничего не поделаешь.
Я ушел в какой-то раздвоенности: с одной стороны, с сожалением, а в душе с радостью, что ничего у меня с Анели не вышло. Сразу пришла на память Люба, которой я хотел только что изменить. Я сам себя похвалил за стойкость. Мог же пригласить ее к себе в номер выпить кофе…
На лестнице мне повстречался Иван Маркович. Он загадочно улыбался.
— Нас пригласил посол Камеруна Раймонд Н’тепе. Я уже сказал Пастухову. Супруга посла очень общительна. Они решили пригласить журналистов и меня по случаю рождения пятой дочери. Мы посидим, немного выпьем — дань вежливости.
Вот и хорошо, подумал я, по крайней мере, компенсация за сексуальный провал.
Мы вошли в огромный номер посла. На столике в углу, на подставке, стоял флажок Камеруна — территория Камеруна. На столе были выставлены бутылки с виски, французским шампанским, тоником, в середине — большое блюдо с бананами, желтобокими манго, виноградом, миндальными орехами и арахисом, банки с соками. Видно, все это Аиме Раймонд привез с собой. Его супруга, миловидная мулатка с высоко взбитой прической, выглядела довольно экзотично в своем национальном широком цветастом платье.
Кроме Коли Пастухова, тут же находился и Временный Поверенный в делах Нигерии Абдулкадир Дафуа Гадау — низенький, худенький, напоминавший подростка с тонкими ручонками. Он был таким же черным, как и посол Камеруна, и лишь белки глаз указывали, куда он смотрит.
Мы выпили виски, поздравили счастливых родителей с той большой радостью, что случилась год назад и отразилась на судьбе верных родителей в этот замечательный день. Это я попробовал воспроизвести то пожелание, которое им высказал по-английски гость и их близкий друг из Нигерии.
Потом камерунец втянул меня в дискуссию о судьбе Африканского национального конгресса. Я старался обойти острые углы и не высказывать резких суждений о ярко выраженном национализме в этом Конгрессе. Неожиданно он упомянул о форуме Негритюда. На втором съезде в Нигерии он присутствовал лично и даже выступал, подкрепляя свои аргументы ссылкой на труды Ленина, что национализм играет важную роль в национальных революциях, формируя единство.
— У вас в этом вопросе большие разногласия с китайцами, — заметил он, подливая в мой стакан виски «балантайн».
— Мы не одобряем Негритюд, точнее, его расовые склонности, — не удержался я от замечания.
— Да, это правильно, — неожиданно согласился со мной хозяин. — Там, на Конгрессе, было более ста китайцев. Самая большая делегация.
— А зачем на Конгресс Негритюда приехали китайцы. Это же Негритюд! Форум черной Африки.
— Я член Исполкома и первым высказался за то, чтобы допустить китайцев в качестве гостей. Но, как оказалось, на восемьдесят процентов работу Негритюда финансировали китайцы. А тут вы сами понимаете…
— Кто платит, тот и музыку заказывает, — перебил я посла.
— Именно так. Китайцы и программу форума разрабатывали.
— То-то она имела расистский характер. Как открытая рана.
Посол помолчал. Мы немного выпили. Иван Маркович извинился и покинул нас. Пастухов о чем-то спорил с нигерийцем. Я только услышал, как он сказал:
— Я могу выпить целый стакан виски без тоника.
Дафуа Гадау засмеялся и самодовольно воскликнул:
— Это ерунда, я тоже могу выпить стакан, — и, взяв бутылку, принялся разливать виски в два стакана.
Сейчас будет мощное сияние. Пастухов — это лошадь, его стаканом не свалишь, отметил я чисто автоматически, не задумываясь о том, что лошади и полстакана хватит, чтобы свалиться.
— Да, главная идея в выступлении китайцев на форуме заключалась в том, что люди с черной и желтой кожей очень талантливы и способны реально изменить мир, если бы белые не препятствовали и дали бы им возможность развернуться. Люди с белой кожей способны только на жестокость и порабощение темнокожих и желтокожих.
— Эта идея родилась не сегодня, — заметил я. — Китайцы всегда утверждали, что желтокожие просто гениальны, и в качестве примера ссылались на изобретение пороха, шелка, фарфора и кое-чего еще. А теперь им выгодно пристегнуть к своей расистской философии черную Африку.
— Вы представляете, они нашли поддержку их теории среди некоторых делегатов Негритюда. Кое-кто выступал с подобными докладами.