В автобусе мне не удалось снова сесть с Анели. Посол Кувейта настойчиво приглашал занять место рядом с ним.
— Тебя было трудно вчера уловить, — заметил он с улыбкой. — А ты мне был так нужен! Но ты предпочел женщину.
— Как сегодня? Нужен?
— Еще как! Ваш президент едет в Ирак.
— Да. Если не ошибаюсь, послезавтра.
— Он мог бы одновременно посетить Кувейт? Это же рядом. Меня очень интересует этот вопрос. Чрезвычайно важно знать!
— Я понял. Если да, то ваш шейх пошлет ему приглашение прямо в Багдад?
— У тебя есть возможность выяснить это?
— Не хочу обещать, но попробую. Слишком мало времени.
Иван Маркович словно ждал этого вопроса. Наверное, мидовский аппарат и аппарат самого президента уже проработали этот вариант. Ответ был отрицательным.
Вечером, когда мы уже напробовались вин из погребов Чавчавадзе, осмотрели собрание картин в княжеском доме, я подошел к Шаммасу.
— Приглашение посылать не надо. Президент не сможет посетить Кувейт. Наверно, есть какие-нибудь причины, — добавил я от себя и подумал, что огорчил Саида. Но он обрадовался. Для него что положительная, что отрицательная информация были в равной степени важны. Эго показывало, что он не даром ест хлеб в Москве.
Погода — удивительное Божье творение, она способна быстро улучшить настроение: ласковый теплый ветерок, солнце, словно улыбающееся с небес, и нигде ни одного даже малюсенького облачка. Нет грустных, озабоченных дипломатов — на их лицах наслаждение от этого необыкновенного путешествия по райскому уголку нашей большой страны. Рассказывают притчу: «Когда Господь Бог раздавал землю народам, грузин задержался на вечеринке — он произносил там длинный тост. Прибежал к шапочному разбору, уже ничего не было. Он стал умолять Господа: „Посели нас где-нибудь! Мы ведь не можем оставаться между небом и землей“. И Бог пожалел грузин. „Есть у меня один небольшой уголок, — сказал Господь. — Для себя оставил, чтобы отдыхать после трудов праведных. Но негоже мне, Богу, оставлять что-то себе, когда у другого нет. Отдам тебе этот уголок, а сам поселюсь в душах милых мне людей“. И отдал Грузию». Теперь мы имели возможность увидеть тот замечательный уголок земли, где намеревался поселиться Господь Бог.
Плавно покачиваясь на мягких рессорах, мы выехали к морю. Здесь начиналась Абхазия, укутанная в зеленые покрывала. Впереди нашего автобуса шли четыре или пять черных правительственных лимузинов, а первой, с целым набором мигалок, мчалась «Волга», расчищая нам дорогу, прижимая к обочинам десятки машин.
Я сидел рядом с Анели. Она незаметно подсунула под мой локоть свою теплую нежную руку, и на поворотах, когда автобус, скрипнув тормозами, заваливался в вираж, она прижималась ко мне, и я чувствовал необыкновенную нежность, которую она излучала. Позади нас устроились Чончарен и его секретарша, закутанная в сари женщина неопределенного возраста. Они о чем-то тихо говорили на своем наречии, и им совсем не было дела до нас. Все остальные не понимали нашего языка эмоций, да и вряд ли хотели что-либо знать, кроме окружающей экзотики.
Вчера после очередного банкета, когда все напробовались вин, закусок, обогатились красочными, витиеватыми тостами, единственным приемлемым мероприятием для дипломатов оставались постели в их номерах.
Глаза у Анели сияли, она не скрывала своего взгляда и прямо смотрела на меня через стол. На этом банкете ее снова взялись опекать два кавалера-чекиста. Но она решительно и бескомпромиссно отклонила их ухаживания и так на одного посмотрела долгим презрительным взглядом, что он сразу перестал уделять ей внимание.
В какой-то момент поймал пристальный взгляд Ивана Марковича. В его глазах было что-то такое, чего я не смог даже истолковать. Конечно, именно он контролирует нас с Анели и ждет от меня инициативы. Готовилась солидная операция по дискредитации супруги посла ФРГ госпожи фон Вальтер. Я это чувствовал всей своей кожей. Дискредитация — это, пожалуй, легко сказано, — грязная компрометация доверчивой женщины, которая, поддавшись своим чувствам, бездумно шаг за шагом двигалась в западню, уготованную ей КГБ, — и, конечно, при моем ведущем участии. Мне было противно, потому что от меня скрывали, а я знал. На зубах почему-то появился вкус железа. А она смотрела на меня с доверчивостью молоденькой девушки, даже не подозревая, что над ее головой висит дамоклов меч всего лишь на тонком волоске, который может оборваться в ту минуту, когда я дам команду. Раз! — и он рассечет ее сердце, превратит в моральную покойницу. То, что хочет сделать эта грязная, сучья служба, может вообще оборвать ее жизнь. Или предашь Родину, мужа и работаешь на КГБ, или тебя вымажут грязью, смолой, вываляют в перьях и пронесут на шесте по страницам всех буржуазных газет. Кто может такое выдержать? Мать четверых детей, нежная женщина из высшего света? При такой перспективе только пулю в лоб во спасение чести детей, мужа, семьи. Возможно, она предпочтет избежать этой страшной огласки, а мы получим ценнейшего агента. Потом через нее КГБ доберется и до ее мужа. Вряд ли посол фон Вальтер пойдет на катастрофический скандал. Неужели я смогу сделать ей такую подлянку? А почему нет? Интересы Родины! Вражеские секреты! Боба Лейтера смог же положить на кровать с проституткой и отдал его на развлечение «голубому». Почему тогда не испытывал угрызения совести? Может быть, потому, что не я «развлекался» с американцем? А тут меня будут снимать на пленку вместе с Анели, и я должен придумывать такие позы, чтобы снимки были особенно эффектны. Наверно, это сделать совсем не трудно, она слегка подпила, даже таблетку бросать в вино не надо. Но я-то, неужели могу факаться на глазах у зрителей. На потеху КГБ?
Я встал из-за стола, допил свою рюмку коньяку. Сразу же поднялась и Анели. Мы, не сговариваясь — она по одну сторону стола, я по другую, — пошли к выходу. Люди ходили взад-вперед, и вряд ли кто обратил внимание на наш уход из-за стола. Правда, кому надо — тот обратил внимание. Ничего не изменилось, не нарушило установившегося стихийного ритма за столом: громкие разговоры, непринужденный смех. А мы идем неторопливо, каждый по своей стороне стола. Вот и конец пути, дальше мы сошлись и также неторопливо — она впереди, я позади, примерно на метр — переступили порог банкетного зала.
Я не оглянулся, но чувствовал, как мне жгли лопатки несколько пар глаз людей, задействованных в операции. Она шла и тоже не оглядывалась, уверенная, что я иду следом. Кто-то в белой поварской куртке сунул мне в руку пакет. «Вино, наверно, яблоки и шоколад, — чисто механически отметил мой мозг. — Тут работает целая банда. Готовились, наверно, со вчерашнего дня. Тамада тоже посвящен, то-то он пару раз буквально давил своими тостами на Анели, принуждая ее выпить».
Я шел как по лабиринту, где путь был только в одну сторону и никаких ответвлений. Идешь, идешь и — номер, где палачи подготовили свои инструменты для пыток. Взглянул на нежную тонкую шею Анели, которую открывали высоко поднятые волосы. Два небольших завитка едва шевелились от встречного движения воздуха. Во мне вспыхнула нежность, которая тут же сменилась горечью. Стала до того противна жизнь, что будь у меня с собой пистолет, я, наверно бы, приложил ствол к виску.
Она как будто почувствовала мое душевное неравновесие, мою душевную борьбу и оглянулась со своей изумительной призывной улыбкой. У нас еще ничего не было, а мы уже вели себя так, как будто были связаны физической близостью.
В другом коридоре, в конце, мелькнула мужская фигура. Анели ничего не заметила, но я-то понял, что это за фигура, — здесь каждый знал свое место, а я, мясник, веду жертву на заклание. Она замедлила шаг, вытащила из сумочки ключ от номера и молча протянула его мне. Я открыл дверь, Анели почему-то пропустила меня вперед и, захлопнув за собой дверь, замерла, даже ее дыхание не достигало моего слуха. Наверно, она стояла перед бездной, и у нее не хватало решимости сделать последний, роковой шаг. Я повернулся и в свете уличных фонарей, который проникал через номер в прихожую, увидел ее сверкающие глаза. В моих объятьях она вся затрепетала, и стон вырвался из ее груди. В следующую секунду Анели сделала то, что я совсем от нее не ожидал, — то, что вдруг все перевернуло во мне и сломало всю тщательно подготовленную операцию по организации компры и вербовки Анели. Она сняла с плеча мою руку и стала ее целовать. Я понял все — это были поцелуи благодарности, что я, молодой здоровый парень, не отказался от нее, не оттолкнул, пришел к ней, чтобы выразить ей свою любовь и нежность. Она прижала мою ладонь к щеке и так держала несколько секунд. Эти секунды окончательно провалили операцию.