Вернулась она быстро и, бросив в сердцах на диван сумку, сказала:
— Нас подстерегают случайности: сегодня Лакшину Таисию Ивановну похоронили на Востряковском кладбище — кровоизлияние в мозг. Она сильно пила. Правда, соседка, такая же забулдыга, говорит, что в этот день они выпили всего лишь по стакану красного.
— Тут как раз тот философский случай, когда количественные накопления переходят в качественные, — заметил я, почему-то не удивившись смерти очень важного свидетеля. Если все это случайности, то не слишком ли много этих случайностей вокруг меня.
— Ты не знаешь, как можно вызвать кровоизлияние в мозг? — вдруг спросила Люба, будто прочитав мои мысли.
— Либо барбитуратами, которые вызовут повышение кровяного давления до полного коллапса — смерти, либо большим количеством алкоголя. Хотя алкоголь быстрее вызовет белую горячку с наличием чертей и другой нечисти.
— Барбитураты можно подмешать в вино?
— В вино можно что угодно подмешать. Итак, подводя итог, я тебе заявляю, что дальнейшее расследование моего дела прекращается, младший детектив Люба от дела отстраняется. Больше на эту тему дискуссий не ведем. На звонок Ангелины надо сказать, что я себя стал плохо чувствовать, два раза терял сознание. Ни микрона информации о наших подозрениях!
Через неделю я уже сравнительно свободно ходил, но еще опирался на костыль, колено было в плотном бандаже, и болей я не чувствовал. Однажды позвонила Ангелина и, рассыпаясь в извинениях, сказала, что уезжала в Горький к мужу, который там работает на автомобильном заводе.
— Как дела у Анатолия? — спросила она участливо.
Люба показала чудеса артистизма: она стала плакать и тихо говорить в трубку:
— Я очень расстроена, очень! Он жалуется на головные боли, два раза терял сознание. Что-то с памятью. Забывает, что было с ним. Видно, сильно ударился головой. Нога еще в гипсе, или как это — гипсовый бандаж. Что делать, ума не приложу! Вызывала нейрохирурга-консультанта, он говорит, что последствия аварии непредсказуемы, вероятно, болезнь прогрессирует, где-то разрушены клетки головного мозга. — И Люба по настоящему заплакала, даже навзрыд. — Можно, я вам позвоню через пару дней? Я куда-то задевала ваш телефон. Мне так не хватает сочувствия, не с кем поделиться.
— К сожалению, у меня сейчас отключен телефон, нас переводят на новую линию связи. Как только включат, я сразу же тебе позвоню и сообщу номер. Так что по старому не звони, — лихо отмахнулась она от Любы, видно заранее заготовленным экспромтом. Ожидала этой просьбы и была уже готова.
Люба положила трубку и с улыбкой повернулась ко мне, всем своим видом спрашивая: «Ну как я в роли убитой горем?»
— Прямо Театр сатиры на дому! Сыграно натурально. На улице тоже ходи с постным лицом. Может быть, я нагнетаю атмосферу, но чем черт не шутит.
— Кстати, она просила не звонить по тому телефону…
В отпуск мы не поехали и решили заняться ремонтом квартиры. Люба была неугомонным человеком. Прежде чем начали переклеивать обои, она дважды сделала перестановку мебели, выискивая оптимальный вариант. Я безропотно выполнял роль статиста и бессловесного помощника в передвижке. Потом мы переклеили обои. Оказывается, Люба была хорошо знакома с техникой этого дела, и мы за день полностью управились с одной комнатой. Ангелина больше не звонила, и я, не высказывая вслух своих мыслей, пришел к выводу, что она входила в часть этого заговора со своей машиной. Ее задача заключалась в том, чтобы срочно увезти меня с места происшествия. Именно в том случае, если я вдруг останусь жив. Потом, чтобы придать всему достоверность, мне оставят списки свидетелей, который заберет лжеследователь. Вдруг мне пришла в голову простая мысль. Старичок с бородкой и с батоном, очевидно, живет где-то рядом с киоском и приходит сюда покупать газету. Если там «попасти» три-четыре дня с девяти до одиннадцати утра, я могу его встретить. Любе мысль эта очень понравилась, и я понял, что она в душе недовольна, что дело все застопорилось и мы не проявляем инициативы.
Удивительно, но на второй день своего «дежурства» удача улыбнулась мне — я нашел того старичка и, проследив, куда он пошел, сопроводил его прямо до дверей квартиры. Послонявшись вокруг, в порядке профилактики, я позвонил у двери. Мне открыл он сам и, прищурив глаза, несколько секунд вглядывался в мое лицо. Потом нечто вроде удивления промелькнуло на его морщинистом лице, и он молча пригласил меня войти.
— А ведь я вас вспомнил, — сказал он, довольный тем, что память его не подвела. — Вас тогда сбила машина. Какой же подлец! Умчался и помощи не оказал!
— Его Бог покарал: он попал в автоаварию и погиб, — сообщил я старичку известную мне версию.
— Ах, как разумно все устроено в Божьем царстве! — воскликнул старичок. — А что вас привело ко мне? Я тому молодому человеку все сказал, он записал мой адрес, но меня никуда не вызывали. Наверно, отпала нужда.
— Скажите, много тогда было свидетелей?
Он задумался, прищурив глаза, будто вглядывался в этих людей.
— Девушка, которая шла за вами следом. Но ее почему-то товарищ не записал. Потом, полная женщина, она твердила, что водитель был трезвый. Я тоже не берусь утверждать, что он был пьян, хотя мне показалось сначала, что его покачивало. А при таком внешнем признаке ассоциация вывела меня на мысль, что я чувствовал запах алкоголя. Не могу утверждать, я не почувствовал. И потом, поймите сами, если водитель сбивает человека и хочет скрыться, то большая вероятность, что он был нетрезв. Полная женщина лучше разбирается в этом вопросе, а она утверждала, что он был трезвый. Ей лучше знать!
— Кого еще он записал в свидетели?
— Больше никого. Женщина, которая вас предупредила криком, сразу же ушла. Остались я и полная женщина — вот и все свидетели. А парень, что приехал на «Жигулях» и записал свидетелей, пошел и сел напротив в «Волгу». Я наблюдал за ним.
«Ну, молодец, папаша, в ЧК бы тебе работать с твоей наблюдательностью. Ошибаешься, дружок, там еще было пять человек, — где он их только набрал? В списке числилось семь». Вдруг меня осенило: он ведь искал в моей «Волге» что-то определенное, знал, что ОНО есть. Что же там могло быть у меня в машине, кому-то нужное позарез? Что этого при мне нет, знала Ангелина — она меня общупала, пока вела к машине. Книжка, записная книжка могла их интересовать…
Итак, круг замкнулся: кто-то сделал заказ на мое уничтожение. Записную книжку видел только один человек — «финансовый инспектор», и знал ее содержание о финансовых отчетах в КГБ. Значит, мое уничтожение — дело рук Абрамыча. Он мог даже получить официальную санкцию на мое устранение: стоило преподнести руководству идею, что моя осведомленность стала очень опасной и в определенных условиях нанесет вред Родине. Лучше, чтобы я со всей информацией, накопленной за годы, канул в небытие. Хороша перспектива! Дай Бог мне ошибиться!
Я рассказал Любе об удачных розысках свидетеля и обрисовал ей всю дальнейшую перспективу нашей жизни.
— Если так будут развиваться события, то ты скоро можешь стать молодой вдовой. Кстати, завтра или послезавтра я напишу на тебя завещание на все мое имущество.
— Нет! — воскликнула Люба, вся покраснев до корней волос. — Никогда! Не делай этого! Это будет дурным знаком!
— Какой уж тут дурной знак! Слава Богу, что мы все же разгадали этот проклятый ребус. Но будем делать вид, что мы лопоухие, ничего не понимаем. А про меня говори, что стал слаб на головку, многое забывает. Одного нельзя выпускать на улицу. Для верности нотариуса вызовем домой, чтобы он тут составлял завещание. Может, кто и поинтересуется. Глядишь, и отстанут. Хотя вряд ли Абрамыч мне простит предательство, если я даже и буду шизиком. Пока существует красная книжка…
Недели три прошли спокойно, я уже обходился без костыля.
Мы с Любой съездили на рентген. Чашечка хорошо срослась, но боль в коленке я иногда ощущал. Хирург сказал, что так будет целых полгода. Почти каждый день ездил в спортзал и хорошенько там разминался, потому что после травмы у меня ослабла прыгучесть, движения ног стали менее резкими. Моя жена, как верный оруженосец, ездила со мной в спортзал и тоже понемногу занималась спортивной гимнастикой: чтобы легко родить, надо иметь сильное тело — это ей внушил врач.