— Ну, что? Мать твою так! — строго сказал Тимуш, и все дружно захохотали. Тимуш тоже улыбнулся. — Я думаю, наш репортер придумал оригинальную вещь: надо нашим гостям перед эфиром наливать по рюмке. — Снова взрыв смеха.
— Да он вроде не был, — залепетал я. — Жара, софиты, волнение…
— Толя, твой ангел-хранитель там, наверху. В общем, САМ был истребителем танков. С умилением, со слезами смотрел передачу. Сказал, что все очень натурально. Так что — «мать твою!» — служи и дальше. — Тимуш встал с кресла, подошел ко мне и тихо, так, чтобы слышал только я один, сказал: — Я уже спасательный вариант подготовил…
Когда я вышел из студии, на улице увидел Фиру. Она сделала вид, что задержалась по делу, но меня не проведешь: она ждала меня. Это было видно и по ее глазам. Они блестели и смотрели мне в лицо так, как никогда не смотрели.
— Ты меня ждала, — полувопросительно, полуутвердительно сказал я и взял ее за руку.
Она поколебалась секунду и без всякого жеманства ответила:
— Да! Мне хотелось похвалить тебя. Ты становишься профессионалом. Но должен писать не только свои репортажи. Тебе надо писать литературные сценарии. У тебя искра!
— Давай об этом поговорим за рюмкой чая. Мне так хочется посидеть с тобой, послушать тебя, полюбоваться тобой.
Она засмеялась то ли над моей лестью, то ли над моей хитростью, но решительно взяла меня под руку, и мы пошли.
Фира была чрезвычайно интересным человеком, у нее было два образования: институт культуры и филфак университета.
Пару раз она произнесла фразы по-английски, и меня прорвало: то ли хотелось порисоваться перед этой красивой женщиной, то ли водка развязала мне язык, — я соскочил с тормозов и произнес длинную фразу по-английски — это была та же характеристика женской красоты, из Бернарда Шоу, которую я когда-то произнес для Киры в кабинете шефа разведки.
— А я догадывалась, что ты говоришь по-английски, — радостно воскликнула Фира. — Поэтому и провоцировала тебя.
Уже за полночь, мы и не заметили, как прошло время, я взглянул на часы. Но Фира прикрыла их ладонью и, глядя на меня своими безумными от страсти глазами, прошептала:
— Мне некуда спешить. Хочешь, пойдем ко мне? Я одна, как вольная птица: хочу любить и любить тебя!
Мы остались в моей квартире, и Фира в сексуальном отношении дала мне то, что я никогда и ни от кого не получал. И Августа, и Кира в сравнении с Фирой были первоклашки, самоучки. Она ничего не делала такого, чтобы искусственно возбуждать меня. Она просто смотрела на меня, проводила рукой по моему телу, дотрагивалась до моих губ, и электрический ток пробегал по моим мышцам, пробуждая во мне страстное желание. Мир перестал существовать для нас. Это было блаженство.
Уснули мы под утро, а в девять позвонила Марина.
— Я очень не хотела тебя отрывать, — она сделала паузу и было нетрудно догадаться, что Марина сейчас улыбается, вложив особый смысл в слово «отрывать», — но тобой интересуется один товарищ. Очень ты ему нужен по государственному делу.
Он сидел в вестибюле студии. И по тому, как он сидел, распрямившийся, с развернутыми плечами, я догадался, что это военный, хотя на нем и был штатский костюм. А еще его выдавали туфли: темно-коричневые казенные, такие носят офицеры под форму. При виде меня он встал, роста был такого же, как и я, широкоплечий, с мощной шеей. «Наверно, штангист или борец», — отметил я мысленно, с любопытством и какой-то неосознанной тревогой приглядываясь к незнакомцу.
— Майор Сидоров! — коротко представился он, пожимая мою руку.
«Штангист», — утвердился я в мысли после рукопожатия.
— Вас и все о вас я знаю! — коротко бросил он, и мне понравилась его лаконичность. — Я представляю Главное разведывательное управление Генерального штаба — сокращенно ГРУ. Дальше разговор мы будем вести не здесь. У меня нет подходящего помещения, поэтому я предлагаю немного прогуляться. Так надежнее.
Я кивнул головой, продолжая все еще с тревогой следить за своим собеседником. ГРУ — чего им надо? КГБ — было понятно. Но Главное разведывательное управление Генерального штаба — это что-то новое для меня. ГРУ контрразведки не имеет, работает за рубежом. Будь начеку, дружище, не козни ли это Ивана Дмитриевича? Что-то он не дает о себе знать.
— Мы хотим привлечь вас к работе в военной разведке, — лаконично сделал он мне предложение. Откровенно, оно застало меня врасплох. Я мог ожидать чего угодно, но такого предложения…
— А разве у нас на телевидении намечается война и надо добывать военную информацию? — спросил я с сарказмом.
Но майор и ухом не повел на мой издевательский вопрос.
— Мы не занимаемся отлавливанием внутренних врагов. ГРУ ведет зарубежную разведку. Наш противник там, — неопределенно ткнул он пальцем за плечо.
— Но я же засвеченный, — пытался возразить я майору. — Два-три раза в месяц я торчу на телевизионном экране.
— Это как раз то, что нам надо. Нам нужен популярный человек, которого бы принимали за журналиста, а не за разведчика.
— Вы, наверно, не знаете, что меня дешифровали, когда я готовился на нелегальную работу. ПГУ меня исключило.
— Знаем! Никто вас не дешифровал. Жена ваша никому ничего не рассказывала. Хозяйка записала на магнитофон ваш разговор с женой, когда вы возвратились из Москвы. Она агент КГБ. А ваш бывший шеф написал липу, он не хотел вас готовить для работы, испугался ответственности. Было служебное расследование — все выяснилось.
«Так вот почему Иван Дмитриевич ничего против меня не предпринимал. Ему самому было тошно, не до меня. Выходит, я верно его просчитал — он испугался».
— Как это будет выглядеть конкретно?
— Трех дней вам хватит?
— Для чего?
— Для расчета и сборов. Мы пошлем вас в Военно-дипломатическую академию на ускоренный курс, соответствующий факультет. У вас будет другое имя, позывной «Роджер» сохраним.
Я исчез из Молдавии тихо и быстро. На телевидении лишь один Тимуш знал, почему я увольняюсь. Он приказал рассчитать меня за один день. Я был ему благодарен за все, а главное — за то, что я стал настоящим журналистом. Это он меня гонял каждый раз по моим сценариям, заставляя думать и мыслить не словами, а конкретными картинами, которые надо уметь описывать. «Телевидение не терпит пустоты, — утверждал он истину. — Все, что ты хочешь сказать телезрителям, ты должен им показать. А обращаться к ним надо так, чтобы они не сумели тебе возразить. Вот ты пишешь: Если вы хотите приобщиться…
А телезритель: А мы не хотим…
Ты пишешь: Я познакомлю вас…
А я тебе отвечаю: Я не хочу знакомиться…
Ты пишешь: Вы помните, как мы…
А я тебе: Не помню…
Так что найди такие необходимые слова, чтобы я не смог возразить и навострил бы уши: чего это там собираются мне преподнести».
Да, Тимуш был профессионал, он создан для телевидения.
Когда мы прощались, я сказал ему все, что о нем думаю, как я ему благодарен за журналистскую школу. Он засмущался, я первый раз видел его таким — ему было приятно. В ответ он мне сказал:
— Мы с Ларисой поженились!
Казалось бы, не к месту его информация. Но я понял Андрея Ивановича: это был знак большого ко мне доверия…
…Так снова моя судьба резко повернулась на сто восемьдесят градусов. Из меня снова начали готовить разведчика. Теперь я знал точно, что работать буду где-то за рубежом, но легально и под крышей, возможно, это будет крыша журналиста какого-нибудь журнала, может быть, я буду защищен дипломатическим паспортом и в случае провала смогу уехать живым и невредимым.