— Никаких проблем. Классно сделаешь, еще закажу. Валера сказал, какую-то особую открывалку для консервов делаешь.
Витька полез во внутренний карман куртки и вытащил открывалку с фигурным острым концом и режущим колесом. Я стал восхищаться, хвалить мастера и, кажется, пробил броню, Витька самодовольно заухмылялся и, как старому знакомому, пообещал:
— Я могу все! Закажешь — изготовлю. Секретки к автомашине такие могу смастерить, ни одна собака колесо не открутит. А монтировки — пробои выворачивают, не то что диск колеса.
Тут уж я начал снова хвалить и восхищаться и предложил по такому случаю раздавить пузырь.
— Да я в гости сегодня иду к нашему мастеру. А мне еще подарок надо купить, — заколебался Витька. Но от меня ему не так-то просто было вывернуться. Я уже вышел на цель и, пусть рвутся снаряды вокруг, не сверну, пока не сброшу на него торпеду.
— Давайте быстренько на троих и разбежимся.
Буфетчик свое дело знал туго, он вытащил из своих запасов бутылку, разлил ее по пивным кружкам, подкрасил пивом, дал бутерброды, и я начал свою атаку. Через десять минут Витька уже был мой. Не нужен был ему ни мастер с днем рождения, ни Валерка. Он расхвастался про свое мастерство, рассказал, какие выполнял работы по заказам конструкторов, как ему доверяют и ценят на заводе. Скупил я у него весь металл, который он притащил на нашу встречу. Дал упиравшемуся Валере комиссионные, заплатил таксисту, чтобы отвез его домой, а Витьку, сукиного сына, потащил с собой.
Еще одной бутылки хватило, чтобы он клялся мне в дружбе, верности и любви. Поведал, как они с мастером утаивают лишний металл, как он закрывается в лаборатории и точит, пилит, потом через знакомых жены загоняет изделия. Хочет мотороллер купить, вот своим горбом и зарабатывает копейку. А потом будет копить на машину.
— Я что, хуже Лапкина? — вопрошал он, глядя на меня осоловелыми глазами. — Он, видите ли, изобретение предложил, а кто ему детали точил? Без Витьки он бы и кран к унитазу не сделал. Я ему говорю: «Николай Васильевич, вы известный инженер, а напильник в руках держать не умеете». А он знаешь что сказал? «Каждый должен держать то, что ему предназначено: ты напильник, а я счетную линейку и карандаш».
«Болтун — находка для шпиона!» Он мне уже надоел. Теперь я знаю, на кого подам рапорт. Мне даже стало легче, что я сумею исключить из всего этого дела доверчивого ротозея Валеру и не вредить его семье.
В день отчета по вербовке мы явились на занятия. У Семена под глазом был хороший лиловый синяк. Мыловар ухмыльнулся и сказал:
— Твою оценку по качеству вербовки я уже вижу. Задание прежнее — работай.
Мой рапорт Мыловар прочитал и поглядел пристально мне в глаза:
— Ты его одного взял?
— Да, он откололся от стада. А что? Очень тощий? Зато металла сколько накупил.
Мыловар юмора не принял или не понял и поэтому спросил:
— Что собираешься делать дальше?
— Вы хотите, чтобы я его повязал? Ему нужен мотороллер, машина, он патологически жаден. За деньги продаст отца родного. Мы должны доводить объект до суда, разоблачать его?
— Нет, конечно. Дальше все дело техники: сообщим в первый отдел завода, пусть его уволят тихо, без шума. Подальше от соблазна. От мелкого вреда он может перейти к преступлению.
Семен исчез, утром его не было на занятиях. Записи и карандаши лежали на столе, словно он только что вышел. Но так как Мыловар сразу стал работать со мной, я понял, что Семена больше нет. Наверно, ночью куда-нибудь улетел.
Вечером в общежитии появился майор Сидоров. Он сухо поздоровался со мной, пожал руку, сел в кресло и сказал:
— Ну, вот и все! Завтра мы подключим вас к группе военных переводчиков. Они на Танковом проезде. Получите там одежду, обувь, загранпаспорт, сделают вам комплексную прививку и — в путь. В Египте с вами свяжется наш человек из ГРУ, будете выполнять все его указания. В случае если кто-нибудь попытается вас привлечь к сотрудничеству, а это могут быть только люди из КГБ, сразу доложите советнику-посланнику, он наш резидент. У вас есть и будет только один хозяин — ГРУ, — сказал он резко и безапелляционно. — Всем остальным — от ворот поворот! Они любят на чужом фаллосе в рай, мы им этого не позволим.
Так, получив последние инструкции и наставления, я с группой военных переводчиков, одетых словно в униформу, в одинакового цвета и фасона костюмы с фабрики «Большевичка» и дешевые со шнурками туфли, в три часа ночи сел в самолет, который отправлялся в Каир.
Еще до того, как я узнал, куда лечу, мне вдруг приснился яркий сон с цветными картинками, будто я нахожусь в Порт-Саиде. Цветной сон, говорят, к исполнению желаний. Я видел огромный арабский базар, головы в чалмах, лица в чадрах, мечеть. Слышал призыв муэдзина: «Слушайте, правоверные!» Потом увидел кладбище — скопление вертикальных мраморных плит. И вдруг возле одной из них я увидел свою мать. Она положила на плиту свою натруженную, с вздувшимися венами руку. Лица не было видно, но я точно знал, что это моя мать. Сон внезапно кончился, я проснулся. Порт-Саид — звучало для меня как что-то таинственное и в то же время знакомое. Я невольно вспомнил рассказ Апухтина, как один из его героев умирал. Он слышал все, что говорили его родственники, видел их лица, слезы: одни искренние, другие лицемерные. Больше всех плакала и убивалась шестнадцатилетняя дочь. И ему очень хотелось ее утешить, он напрягся, хотел крикнуть, что не умер, он жив. Напряжение было так велико, что в глазах все померкло, а потом раздался детский плач, и умерший герой увидел себя в детской колыбели младенцем. Он умер, на смену ему родился другой человек. А кем же я был в той, предыдущей жизни? Может быть, я из арабского племени и жил в Порт-Саиде? Оттого так четко и ясно видел и базар, и кладбище, и слышал голос муэдзина. Потом я умер и, наверно, похоронен там на кладбище, где видел мать, душа моя вселилась в меня нынешнего. Хорошо бы побывать в Порт-Саиде, подумал я тогда. Было бы интересно взглянуть на этот город, может быть, действительно я его знаю.
Моя мечта о Порт-Саиде обрела реальность: от Каира всего километров двести, может быть, больше, и если мне повезет, я там буду.
Несмотря на январь, Египет встретил нас жарой. Недавно прошел хамсин, по-арабски это «пятьдесят». Ветер дует пятьдесят дней в году из западной пустыни и несет оттуда мелкие раскаленные частицы песка, они нагревают воздух. Солнце видится словно в пелене. Потом песчинки оседают, жара спадает, и дышится легко.
Нас поселили в гостинице, где были наши люди и наши порядки. Эта гостиница предназначалась для советских военных специалистов, ждущих приезда своих жен. На следующее утро пришел автобус, и нас, новичков, повезли на беседу к главе военных специалистов. Офицеры, в основном военные переводчики, были молодыми ребятами, которых срочно призвали в армию по указанию Десятого главного управления Генштаба. Их задача заключалась в работе при наших полковниках (здесь были почти все полковники). Я подозреваю, их сослали сюда обучать египетских офицеров военному делу, технике, военной доктрине, господствующей в нашей армии. Толку от них в частях никакого, а увольнять их не хотели. Вот они тут и изображали из себя крупных военных специалистов и советников.
Возглавлял всю здешнюю советскую колонию генерал-лейтенант Пожарский — умнейший и добрейший человек. Оттого переводчики и прозвали его ласково — Дед. К переводчикам он был снисходителен, он уважал в них интеллект, который они приобретали, изучая иностранные языки. Пожарский мог пожурить переводчика за провинность, а полковнику выдавал на всю катушку.
В колонии не было партийной организации и коммунистов: все мы были членами профсоюза, а возглавлял его — председатель — полковник Бобров, говорят, был замначальника политотдела с огромными правами, и мне кажется, он даже не подчинялся Пожарскому, а только ЦК КПСС. Раз в неделю он проводил профсоюзные собрания, на которые даже приглашались наши ведущие профсоюзные деятели из Александрии с флота, из Суэца и из пустыни, где стояли артиллерийские и ракетные установки. Все как и в обыкновенной партийной организации на Большой земле — так именовался Советский Союз. Любое решение — мы все дружно руки вверх — мы «за». Одобряем.