Вот тут уж и начинаешь думать, а кто же лучше в постели: Галка, которая перепробовала, наверное, всех, с кем хотела и как хотела. Или эта корова, которая думает, что, позволив мне поупражняться в рабоче-крестьянской манере, осталась чуть ли не целомудренной. Чтобы знать, надо сравнить.
Через пару минут после нашего, извините за выражение, факанья, Верунчик удовлетворенно засопела, видно, уже встретилась с Морфеем.
Мне очень не хотелось уходить вот так, непонятно как, и я пошел к Галке. Она спала, тихо посапывая, приоткрыв свои нежные губы. Но стоило мне только провести рукой по ее грудям, спуститься до лобка и погладить, как она, не открывая глаз, прошептала:
— Толечка, я очень тебя хочу! Я вся трепещу от желания! Сделай так, чтобы нам было приятно обоим.
Сколько в ту ночь продолжалась наша любовь, сказать трудно, да и время было для нас не обязательно. И все, что я делал, я твердо знал, что не ради карьеры, а собственного удовольствия для.
Измученные и ослабевшие, мы лежали рядом, Галка положила свою головку ко мне на плечо и тихо, почти шепотом спросила:
— Я тебе подхожу?
Я повернулся к ней и поцеловал ее мягкие губы.
— Или Верка лучше?
Вот это она мне отвесила, разведчик чертов! Баба тебя провела как младенца. Она притворялась с той минуты, как пришла Вера, и, наверное, подглядывала за мной, как я извивался перед толстушкой, но не мешала нам. Знала, на что способна подруга, а точнее, что она ни на что не способна в постели, и дала возможность мне в этом убедиться. Да, но я мог после Веры уйти и тогда было бы все потеряно. Куда бы я делся? После Верунчика хочешь не хочешь, а пойдешь к Галке — слишком сильным было желание, и оно осталось неудовлетворенным.
— Забудь! Верки нет и не будет! Если хочешь, чтобы у нас все было хорошо, забудь и про карьеру. До тех пор, пока мне с тобой хорошо, мы будем вместе.
— Я все поняла. — Она поцеловала меня долгим поцелуем и даже прикусила мне губу. — Чтобы ты меня помнил!
Домой я пришел около двух ночи. С улицы увидел, на кухне горит свет.
«Шеф ждет меня», — подумал я уверенно. И действительно, Визгун расположился на кухне, пил кофе, прикончил полбутылки коньяка, что стоял у меня в холодильнике. Накурил он, как в общественном сортире в театре. Окурков в пепельнице я не считал, но их было штук пятнадцать — видно, давно он меня ждет.
— Завтра вылови своего рыжего англичанина. Так как вы через два дня расстаетесь, я подключу к тебе Бушагина, передашь ему и подумай, как это поестественней сделать. Можешь предложить вариант?
— Чтобы он был обязательно с девушкой, притом интересной, — с ходу я начал выдавать вариант. — Я заметил, что Гордон посматривает на них. Ее легенда: американка польского происхождения, туристка. Пусть крутятся у пирамид, приглядятся к рыжему. Он нас заинтересовал?
— Еще как! Шеин прочитал твой рапорт, тут же связался с Москвой и последовал приказ — любыми средствами добыть двигатель. Вербовать его пока не будем — все должны сделать деньги. Завтра будет информация на рыжего из Лондона. Как ты думаешь, откуда приехал Бушагин?
— Его фамилия «Бушейган» — ничего не меняйте, только букву «а» на английский манер. Он из Южной Африки — бур. Это лучшее ему прикрытие. Я подумывал «похоронить» своего финна и стать буром. Теперь отдаю легенду.
— Идея хорошая. А девку мы возьмем у польских специалистов, они работают на строительстве перерабатывающего завода.
Так, за полчаса мы разработали план охвата рыжего англичанина, чтобы купить двигатель «роллс-ройс». Любая страна на Западе может приобрести у англичан этот двигатель без особых помех, заключив контракт и уплатив требуемую сумму. Но нам, странам социализма, никто не продаст техническое достижение Запада. Поэтому мы хотим воровски купить и увезти французский «Мираж-IV», теперь двигатель и, наверное, многое другое добываем таким путем, чтобы не тратиться на длительные разработки. Я патриот и радуюсь тому, что можем украсть какие-либо секреты для своей Родины и не позволить этим «ястребам» застать нас врасплох или недостаточно технически оснащенными в военном отношении. И я сделаю все возможное, чтобы эта операция прошла успешно.
Утром позвонил в «Хилтон», Голденбридж был на месте. Он искренне обрадовался моему звонку, и Мы договорились встретиться после трех, когда начнет спадать жара. Позвонил Визгун и сказал:
— Рыжий — стоящий парень. Можешь в свои расходы заложить сумму побольше. Где будет встреча с Бушейганом?
— В десять вечера в ночном клубе «Оберж де Пирамид». Когда мы придем, они должны быть там. Восклицание Алексу Бушейгану: «Урхо, а я думал, что ты уже в Австрии!» Дальше я сам поведу. Полячка есть?
— Что надо! Жалко отдавать дяде! — сострил шеф и сам хихикнул.
Я лежал на кровати и размышлял над тем, каким образом мне подвести англичанина к мысли о продаже двигателя. Однако ничего не мог придумать хитрого и невиданного. Поэтому решил, что самым невинным будет прямое предложение. Как только тема разговора подойдет к «роллс-ройсу», для отвода подозрений сделаю ему предложение и выторгую для себя комиссионные, которые должны поступить в австрийский национальный банк на мой счет. К этому времени счет уже будет открыт. Потом мои мысли сползли, как по скользкой плоскости, к Галке. Желание мое было так велико, что позвонил ей на работу и попросил приехать на конспиративную квартиру, намереваясь выдать ее за квартиру одного приятеля из ООН. Действительно, у меня был такой приятель — Дима Бирюков, который работал в администрации по продовольствию, но я его услугами не пользовался. У меня было подозрение, что он сотрудник КГБ. Я однажды встретил его в ночном клубе, мы видели друг друга, но никто из нас не написал донос, и поэтому отношения наши сложились как у добрых приятелей.
Галка сказала, что не может, потому что из Москвы приехали трое бонз и все трое безъязыкие.
— Они даже пойти в ресторан без меня не могут. Зачем знать географию, если есть кучер? Видимо, как раз и приехали такие Митрофанушки. Я буду у тебя вечером, — пообещала она. Но я ее остановил, сказав, что буду дома очень поздно.
— Хоть в два ночи! — воскликнула она радостно.
В три часа я был в отеле «Хилтон». Дорогой отель, пятизвездочный. Поселяются в нем люди с деньгами или за счет фирм. Гордон жил на девятнадцатом этаже с видом на Нил. Оттуда тянуло прохладой, хотя воздух еще был теплым.
Он предложил чего-нибудь выпить, но я предпочел только содовую. Выпивка нам еще предстояла, поэтому я воздержался.
Мы приехали к отелю «У подножия пирамид», расплатились с такси и пошли к пирамидам. Гордон был типичный англичанин: уравновешенный, умеющий скрывать свои эмоции, но скрыть вспыхнувший в глазах интерес оказалось ему не под силу. Он потрогал гладкую поверхность куба, из каких была сложена пирамида, и его понесло:
— Загадки начинаются на каждом шагу. Откуда и как доставляли камни? Как их поднимали и укладывали? Я много читал об этом, мне было интересно, потому что я проучился два года на археологическом, а потом ударился в технику.
Туристы потоком двигались вверх на пирамиду по примитивному деревянному трапу, туда, где было видно зияющее отверстие, на высоте примерно одной трети от земли. Мы тоже пошли и, надо сказать, сравнительно легко достигли входа в гробницу. Она представляла собой квадратную комнату примерно двадцать метров на двадцать, посреди стоял саркофаг, вырубленный из целого куска гранита. Крышка, такая же массивная, из гранита, была сдвинута в сторону, чтобы туристы могли заглянуть в пустой саркофаг. Все было примерно как в мавзолее Ленина: с одной стороны посетители входили, с другой, обойдя саркофаг, выходили и спускались по параллельному импровизированному деревянному трапу.
Я завязал на шею платок, чтобы от пота не пачкался воротник рубашки. Англичанин сначала держал форс, ходил в пиджаке, но потом понял, что тут форсить не перед кем, снял пиджак и так же, как я, завязал платок на шее. Спустившись вниз, мы взяли двух верблюдов с седлами — это удовольствие навязывают добрых два десятка погонщиков — и поехали в пустыню к знаменитой пирамиде Хеопса. Как ни странно, но эту пирамиду десяток веков никто не смог вскрыть, и верхняя ее часть оставалась облицованной то ли мрамором, то ли каким-то светлым гладким камнем. Мы объехали пирамиду с чувством какого-то благоговейного трепета перед древнейшей историей человечества. Ведь этим сооружениям было не менее четырех тысяч лет. Мы молча созерцали эти величественные картины, говорить было не о чем, да и не к чему. Даже рыжий, трещавший без умолку, являя свои археологические познания, примолк.