Месяц был какой-то везучий на англичан. Этот, высокий и худой, с бакенбардами и большими залысинами, сам на меня нацелился, когда я как-то зашел вечером в бар ресторана «Виктория», где мне нравилась уютная обстановка и музыка. Никакой свободной охоты на европейцев я не намечал. Просто хотел немного отдохнуть от постоянной игры, притворства, обмана и перманентной взнузданной готовности. Хотелось побыть самим собой, подумать о своей жизни, которую я еще не знал, как наладить. Пока я здесь, на шпионском фронте, будущее выглядело туманным. Надо бы жениться, завести ребенка и пожить для жены и дочери. Почему-то мне хотелось иметь дочь. За долгие двадцать месяцев однообразия я разучился о чем-либо реальном мечтать, планировать себе тихий отдых на рыбалке, обязательно на Дону. Предметом моих постоянных размышлений стала всякая агентурная шушера. Я проигрывал с ними диалоги, рассказывал небылицы о себе и вытягивал из них информацию. Писал на русском языке пространные рапорты и не задумывался, куда девались мои кандидаты в шпионы. Знать это мне было не положено. Вот за немца меня премировали, за рыжего Гордона я получил и премию, и благодарность. Шеин ночью вызвал меня в посольство и в присутствии Визгуна сказал:
— За образцовую службу Родине и по поручению командования объявляю тебе благодарность!
— Служу Советскому Союзу! — ответил я и удивился, что благодарность породила во мне столь горделивое чувство.
— Прими в знак поощрения твоих заслуг в нашем благородном деле во славу Родины вот эти часы, — сказал не менее торжественно Шеин, передал мне коробочку и крепко пожал руку.
— Служу Советскому Союзу! — ответил я взволнованно, испытывая огромное чувство благодарности к Шеину, который здесь олицетворял для меня не Главное разведывательное управление, а Родину. Именно ей служил я и верой, и правдой.
От Шеина Визгун вышел вместе со мной и сказал:
— Часы тебе выбирал сам советник-посланник, больше ста фунтов стоят, швейцарские, фирмы «Докса». — Он говорил, а в голосе чувствовалась зависть, которую он, очевидно, не мог скрыть. Да, зависть вещь поганая, говорят, что она материальна и отражается на людях, которым завидуют. В общем, это чепуха: от зависти моего шефа я бы давно либо ногу сломал, либо костью подавился. И потом, кто ему не велит хорошо работать? «Потрошил» же он американского журналиста, да еще как! Я бы так не смог, а он смог. Но Визгун инквизитор, и в его обойме лежит меченая пуля, ждет моего часа. Если он получит распоряжение — тут же меня уберет. Хотя в принципе, я не знаю неписаных законов военной разведки: кого и за что надо убрать. Хотя логика подсказывает, что предателей Родины надо уничтожать. Эта мысль не раз уже приходила мне в голову. Уничтожать не только потому, что они предали Родину, а еще и потому, что они опасны, от них зависит судьба других разведчиков, агентов. Конечно, убирать надо! Что касается лично меня, то я слишком маленькая сошка в системе разведки, такая маленькая, что оттуда, с разведывательного Олимпа, и не разглядеть. Прибедняешься, товарищ! Был бы незаметной сошкой, не получал бы премии и благодарности с Олимпа. Может, не стоит притворяться, не такая я уже и сошка. Если оценивать с позиции информированности, то меня уже пора прокатать асфальтовым катком. Допустим, гипотетически, что я сбежал на Запад: я ведь стольких могу заложить по именам, по адресам — всех, с кем работал и на кого дал ориентировку в ГРУ. Не все сгодились для вербовки, но западная контрразведка, особенно натовская, быстро всех профильтрует. Так что лучший вариант — меня надо выкрасть. Размечтались! — засмеялся я над своей фантазией. Безусловно, для Визгуна я есть и буду реальной мишенью. Он — наша инквизиция. Однако выманить меня визгуновским приемом из-за границы — сообщением, что мать или отец умирает — не выйдет. Возможно, у моего шефа есть еще не один хитрый прием возвращения в Союз проштрафившегося человека. Например, поручит мне кого-нибудь встретить у трапа аэрофлотского самолета. Я подъеду, выйдут два амбала, меня под белы рученьки и в самолет, а там уже советская территория. А что я могу сделать, если он придумает на меня липовые подозрения? Однако, как бы ни обернулась ситуация, даже буду видеть, что меня подозревают, я на Запад не побегу! Сам пойду к Шеину и скажу, что меня надо отправить домой. В этом я был твердо уверен.
С веселой радостной нотки в сознании, возникшей от подарка Шеина, я вдруг сполз на печальную мысль, поэтому, пересилив себя, отбросил всю грусть и, улыбнувшись, сказал Визгуну: «Чао!» — и пошел своей дорогой.
Надо бы сказать Визгуну, что познакомился с англичанином. Правда, сообщить по этой кандидатуре совершенно нечего. Если не считать, что мельком видел его в торговом центре. И что? Ладно, повидаюсь с ним, пощупаю, а потом скажу; я решил не возвращаться к Визгуну. Мне было лень его догонять, да и вопрос на сегодня не такой важный. Конечно, инструкция предписывает, чтобы любая встреча с иностранцем подстраховывалась, но встреча нами не обговаривалась. Шеин и Визгун всегда требовали элементарной подстраховки. Представляю себе, что я рассказал бы им про испанку Изольду Лакрус. История банальная: она вышла из парикмахерской метрах в четырех-пяти впереди меня, и я обратил внимание на ее превосходные волосы: черные, волнистые, с медным отливом. Даже не подумал, что она испанка. Мне показалось, что женщина арабка, а приставать к арабкам не входило в мои планы. Вдруг она, перекладывая сумку с плеча на плечо, уронила конверт. Я не бросился вперед, чтобы поднять его, а дошел до него таким же неторопливым шагом, поднял, автоматически взглянул на адрес. Письмо направлялось в Испанию, Кордову — Луису Лакрус, отправляла Изольда Лакрус — адрес испанского посольства. Значит, сотрудница — других испанцев в Каире нет.
— Мадам! — окликнул я ее. Она оглянулась. Молодая женщина была изумительно красива, ее нельзя было даже описать, но голубые глаза — это было что-то необыкновенное.
Она увидела протянутый конверт, настороженный взгляд первой секунды растаял и потеплел, приветливая улыбка осветила ее лицо.
— Вы уронили, — пояснил я, хотя и так было понятно, что я не украл у нее конверт. Она взяла его и еще раз одарила меня своей обворожительной улыбкой.
После слов благодарности я спросил:
— Вы итальянка? — хотя знал заранее, что она испанка. Но это я сделал преднамеренно. Если бы я спросил, испанка ли она, то стало бы понятным, что я прочитал адрес на конверте и мог получить короткий ответ — «да» и слова благодарности, и — все пути к знакомству были бы почти отрезаны. Но старая школа ГРУ с наставлениями Мыловара сработала безотказно. «Никогда не говорите правильно национальность, хотя точно знаете, кто перед вами. Чтобы завязать разговор, сознательно ошибитесь, а дальше пойдет экспромт», — учил нас Мыловар.
Она, не стирая улыбки с лица, ответила:
— Нет! Я испанка!
Тут меня, конечно, понесло, мог бы и сам догадаться, что она испанка, потому что сужу о красоте испанок по «Кармен», но меня сбили с толку ее изумительные голубые глаза. Она купилась на мою лесть, так я подумал, и пояснила, что в ее жилах течет кровь ассирийцев. Английский у нее был не блестящим, но ошибки в языке были так милы, что приводили меня в восторг, и я покривил душой, похвалив ее английский язык, чем явно доставил ей удовольствие.
Если она работает на чью-нибудь разведку, прием знакомства с письмом не был для меня новостью. Я дал ей возможность легко со мной познакомиться. Уж очень хотелось, чтобы она меня вербовала, но чтобы это событие произошло в кровати. Как я этого хотел! Даже подавил в себе осторожность и забыл наставления Визгуна не вступать в контакт с сотрудниками западных посольств — моя шаткая легенда финна лопнет как мыльный пузырь.
Был выходной день, мы провели его вместе: обедали, купались в бассейне, ужинали. Или испанка так ловко притворялась, или я действительно ей нравился, и она получала удовольствие от общения со мной. Пару раз Изольда покидала меня, чтобы привести себя в порядок или позвонить своему шефу и доложить, как идут дела. Меня просто подмывало открыть ее сумочку и заглянуть внутрь. Но профессиональная осторожность останавливала на полпути, когда я уже тянулся к ней рукой — сумочку могла специально оставить с какой-нибудь контролькой для моей проверки или с радиомаяком.