Пока он говорил, я все еще рассматривал фотографию и довольно легкомысленно отнесся к его информации. Подумаешь, познакомиться с американской старушкой! Управлюсь за пару дней.
Я переоценил свои способности и понял это в первое же утро, когда начал слежку за ее домом. Видел, как к подъезду подкатил микробас и она тут же появилась. Я поглядел на нее в бинокль и отметил, что она недурна собой, хотя возраст уже сказывался. Паузы между прибытием микробаса и ее выходом из подъезда не было. В микробасе сидели еще трое сотрудников американского посольства: две молоденькие девушки, обе в очках и непривлекательные, и мужчина средних лет. Она села на переднее сиденье, и автобус покатил. Я проехал следом почти до самого посольства, чтобы проследить, не будут ли они еще кого подсаживать.
В два часа пополудни я «взял» американку от посольства, когда она вышла из здания и садилась в микробас. Снова тот же путь и та же компания. Ни одной остановки. Первая — у дома, где она жила. Я проехал за микробасом до самого конца, пока усатый араб-шофер не высадил обеих очкастых пассажирок. Они, очевидно, жили в одной квартире. По тому, как они пошли к подъезду, слегка прижимаясь друг к другу, я заподозрил их любовные отношения по части лесбоса. Я вспомнил замечание своего оставшегося безвестным для меня инструктора, что, подбирая в «тяжелые» страны молодых сотрудниц посольства, берут тех, кого мужчины не интересуют. Таким образом создается гарантия изоляции их от мужского соблазна и вероятности вербовки.
Возвращаясь домой, я внимательно просмотрел весь маршрут микробаса, и у меня появился первый контур плана выхода на американку. Еще два дня я мысленно «обживал» свою идею, и когда уже почувствовал, что ее можно воплощать, встретился с Визгуном. Практически мы уже начали осуществление операции, поставив возле дома американки разъездную тележку уличного торговца сигаретами. Я дважды останавливался почти у подъезда и покупал пачку «Филип Моррис». Во второй раз я сместил на две минуты время своей остановки и успел увидеть за стеклом двери подъезда коротко стриженную головку. Когда я отъезжал, она вышла из дома, и сейчас же подкатил микробас.
Еще три дня я проделывал тот же фокус с сигаретами, но теперь каждый раз выходил из машины и сам покупал пачку. Только на третье утро, когда я, купив «Филип Моррис», открыл пачку, взял сигарету и, чиркнув зажигалкой, прикурил, американка вышла из подъезда. Она бросила на меня любопытный взгляд. Могу поклясться, что я заметил в ее глазах интерес голодной дамочки к лакомому сексуальному кусочку. Я взглянул на нее и приветливо поклонился, слегка улыбнувшись. Она улыбнулась в ответ, и я уехал. А микробаса еще не было. Выходит, дамочка заметила интересного молодого мужика и, нарушив то ли установку, то ли принцип, вышла из подъезда раньше на пару минут, чего ни разу не сделала в прошедшие пять дней.
Я пас ее несколько часов в субботу и воскресенье — с девяти утра до двенадцати дня, пока еще не наступила жара, и с пяти до девяти вечера, когда наступало время отдыха: прогулок, ресторанов, ночных клубов, любовных развлечений. Глухо. Она не показывала носа. Что она делала два выходных дня, оставалось тайной. Правда, часов в одиннадцать утра к подъезду подкатила велотележка, и посыльный внес в подъезд корзину продуктов. Может быть, по ее заказу, а может, и нет. Здесь, в подъезде, на семь этажей было семь квартир. Где-то жила и американка. До обеда из подъезда выходили шесть человек: пятеро арабов и один европеец. К часу дня все вернулись домой. После обеда, когда спала жара, дом покинули, кроме молодежи, только две женщины европейского вида. Не было только американки.
Понедельник начался с удачи: когда я подъехал, чтобы купить сигареты, она уже стояла возле подъезда. Я уже как старой знакомой улыбнулся ей и сказал:
— Доброе утро, мадам. Какой ароматный воздух.
Она улыбнулась в ответ и поздоровалась своим мягким приятным голосом. Я пожелал ей хорошего настроения и уехал.
Вторник был повторением понедельника с той лишь разницей, что мы дольше, чем требует вежливость, смотрели друг на друга. Она мне нравилась. Возможно, это патология, но женщины бальзаковского возраста и постарше очень меня привлекали: Августа, Кира, теперь в моих мозгах и еще где-то зашевелилась идея об американке. Визгун, наверное, придет в восторг, если узнает, что мы к этому движемся.
Я решил, что процесс следует ускорить, почва подготовлена, тянуть больше не имеет смысла. Еще предстоит закреплять знакомство и, возможно, на что я тайно надеялся, разделить с ней ложе.
С шефом мы все согласовали, все рассчитали по минутам, и утром операция началась. Я, как обычно, выехал из-за угла своего дома и сразу же увидел ярко-голубой сарафан и голубую ленту на поседевших, но подкрашенных волосах. Она смотрела в мою сторону и, казалось, ждала моего появления. Я остановил машину рядом с ней, поздоровался и сказал:
— Мадам, ваш микробас потерпел аварию в нескольких кварталах отсюда. Я как раз там проезжал. Окажите мне честь, позвольте вас подвезти.
Сначала на ее лице отразилась тревога, очевидно, по поводу аварии, затем неуверенность по поводу принятия моего предложения. Наконец внутренняя борьба окончилась моей победой: она сошла с тротуара, я открыл ей переднюю дверцу. Порядочный, уважающий себя европеец, никогда не сядет рядом с шофером, потому что водитель — это слуга. Но я не был слугой, я был хозяином «мерседеса», престижного автомобиля, и она уверенно села рядом со мной. Я отпустил сцепление и рванулся вперед. Хотя и был уверен, что авария там состоялась, но почему-то поспешил поскорее убраться от дома.
Я сам спланировал и разработал эту аварию. Визгун нашел грузовой «форд» с железным кузовом, поставил его в узком переулке, по которому каждый день проходил микробас. За руль посадил нанятого для аварии араба с задачей сразу исчезнуть с места аварии. Сигналом к движению грузовичка послужит прошедший впереди микробаса старенький «шевроле» черного цвета. «Форд» должен поставить борт микробасу или ударить его задом. За пятьдесят фунтов араб предложил раздавить микробас в лепешку, но мы этого не планировали. Авария должна быть бескровной.
Свою часть операции я почти выполнил: рядом со мной сидела слегка смущенная женщина из Соединенных Штатов. Первая американка на моем пути.
— Меня зовут Юджин, — представился я с улыбкой.
— А меня Эвелин, — повернула она ко мне голову. Ее глаза по-прежнему скрывали темные очки.
— А глаза у Эвелин серые? — Мне хотелось, чтобы она сняла очки.
— Почему вы так решили? — усмехнулась она, показав мне свои красивые зубы.
— Ваше имя требует серых глаз, — выдал я ей экспромт.
Она засмеялась и сказала:
— Очевидно, вы специалист по женским именам и глазам. Ваша теория оправдывается на моем лице. — Она сняла очки, и я увидел обрамленные мелкими морщинками красивые темно-карие глаза, слегка вытянутые на восточный манер.
— Я не сдаюсь, потому что вы не подходите под мою теорию.
— Отчего же? — продолжая улыбаться, возразила она.
— Имя, похоже, латиноамериканское, глаза креолки — какая уж тут теория. Но красивое сочетание имени и глаз — факт неоспоримый.
Она хотела надеть очки, но я запротестовал:
— Пожалуйста, не надевайте очки, нельзя прятать такую красоту. Это то же самое, что надеть паранджу на восточную красавицу.
Конечно, уши у нее, как и у наших женщин, приспособлены для лапши — только успевай нанизывать про красивые глаза, изумительные губы, тонкий изящный вкус и умение одеваться. А фигура… на фигуре можно сделать целый моральный капитал. Про ее грудь, плоскую и неказистую, я ничего не сказал, да, собственно, когда ничего нет, то и сказать нечего. Зад у нее был под стать грудям, а точнее, его не было. Она выглядела плоской, как гладильная доска, без выступов. Но Родина прикажет, партия прикажет — не откажусь ублажить старушку американского континента. Чего стоит России пофакать Америку? Тем более что по части женщин у меня был затяжной пост, и, если бы не Зинуля Блюдина, добрая душа, пожалевшая сиротку, не знаю, как бы прожил это время. Она даже в постели проявила самопожертвование и принялась сватать мне свою подружку, обещала даже ее развод с мужем. Но когда у нас с Надей дело дошло до того, что нам бы следовало себя проверить, попробовать, как мы подходим друг другу в кровати, она сразу, словно целомудренная десятиклассница, заявила: до ЗАГСа — ни-ни-ни! После ЗАГСа будет поздно проверять, но вот такая она. Пару раз поцеловались затяжным вариантом, так она чуть не задохнулась — у нее нос заложило. А так все при бабе: и молодость, и фигура. Комплименты ей не нужны, сама все знает и видит в зеркало. Но, очевидно, того, что она не видит в зеркало, ей как раз и не хватает — мозгами надо хоть чуть-чуть шевелить. Мы же за границей, и притом несколько месяцев. Если она с мужем не спит, а меня откладывает на после ЗАГСа в Союзе, на хрена мне такая любовь. Лучше уж с Эвелинкой переспать — двойная польза: и для ГРУ, и для меня лично.