— Позвони мне вечером, — сказала она таким тоном, будто уже имела на меня права. — Может быть, куда-нибудь сходим. Ты бывал в «Сен Джеймсе»?
— Ресторан с открытой киноплощадкой и старыми боевиками. Но я люблю старые боевики и ковбойские ленты.
Я вышел на лестничную площадку, нажал кнопку лифта, и мне пришла в голову мысль, что она дома не одна, кто-то находится в квартире. Возможно, Свиндлер, который не захотел со мной знакомиться. Всему свое время. Но меня эта опасная игра не увлекала. Я хотел скорее убраться отсюда.
Шеин почему-то задержался, а без него Визгун меня не отпустит. Работу мне подыскал дьявольскую — ходить по канату с закрытыми глазами и без балансира. У меня была интуиция, что я раскрыт и со мной играют в кошки-мышки, а норку, в которую я мог бы нырнуть, закрыли.
Фотографии были отличные. Снимал явно профессионал. Я был на каждом снимке и снят с такого ракурса, что смотрелся как бы центральной фигурой, а остальные фоном.
Визгун, рассматривая фотографии, почему-то довольно потирал руки. Очевидно, он не понимал, что это мина замедленного действия, а видел в ней лишь болванку.
— Это провал! — сказал я коротко.
— С чего ты взял? Все идет как надо. Я наблюдал за тобой в ресторане. Ты ведешь себя немного нервно, а должен быть спокоен, как олимпиец.
Я изложил ему все свои соображения, все свои предположения и опасения. Но это не поколебало его убеждений. Даже настойчивость Джеральдины, откровенность Эвелин, Свиндлер, это организованное фотографирование — все он истолковал с позиций сексуальной увлеченности.
— Все идет как надо. Даже лучше, чем можно было предполагать.
— Я хочу на три-четыре дня исчезнуть.
— А что я буду делать с шифровальщицей? — спросил Визгун удивленно. — Сейчас тебе все карты в руки. Ты можешь представить себе перспективы, если мы прихватим шифровальщицу? Что она работает на ЦРУ — тут нет сомнений. Но когда вспыхивает любовь, разведка отступает на второй план. У них нет такого понятия, как долг, честь, поэтому дави на любовь.
— Значит, если я влюблюсь, то уже буду потерян для разведки?
— Если ты влюбишься в сотрудницу ЦРУ. Но не забывай, что ты советский человек, патриот и, наконец, коммунист. Партия тебе верит и поручает ответственное задание. Шифровальщица — твой звездный час в ГРУ. Покажи, что ты зрелый разведчик. Требуется концентрация твоего ума, способностей, обаяния. Не мне тебя учить, как работать с этими бабами. Больше нежности, настойчивости, не скупись на подарки — они это любят. Чувства задавят подозрения.
Это все из мыловарского репертуара. Попробовал бы сам на практике. Вот приду к твоей жене, к этой милой а-ля Наташе Фатеевой, и проявлю к ней нежность, настойчивость, цветы, конфеты, так ты меня мигом из «люгера» перевоспитаешь. А жаль, она явно стосковалась по доброму слову. А уж комплименты… пару раз сказал ей, как я любуюсь ее лицом, так высказала мне обиду, что не бываю у них. Даже Визгун передавал мне, что она сожалеет, что я не бываю в их доме. Но у меня есть железное правило: где живешь — не люби, а где любишь — не живи. Он мой шеф, его жена — табу.
— Но ведь это провал.
— Не вижу провала. Фотографии как фотографии. В Кейптауне я попросил тебя подстраховать: был там парень, его тоже звали Юджин. Где он сейчас — никто не знает. Пока докопаются, ты сделаешь свое дело. А я подумаю, каким ключом отомкнуть шифровальщицу.
Он меня не уговорил, но я согласился на встречу с Джеральдиной в «Сен Джеймсе», этом захудалом ресторанчике, который имел два достоинства: открытую площадку со столиками на втором этаже, откуда можно смотреть фильмы, и хорошую кухню. Мясо во всех видах тут готовили первоклассно. Почему Джеральдина выбрала «Сен Джеймс» — не знаю. Из-за своей подозрительности я даже не поверю, если она пойдет в туалет просто помыть руки, взглянуть на себя в зеркало. У меня сразу возникнет вопрос: почему мы здесь? Хотя ответ вполне прост: здесь хорошая кухня, кино и туалет.
Джеральдина выглядела хорошо. От утренней измятости не осталось и следа. Она была сдержанна, но пила много, не пыталась заигрывать со мной, даже не положила свою ладонь на мою, хотя я ждал этого. Опять подозрительный вопрос: почему она сейчас такая?
У подъезда, когда я вышел проводить ее, она вдруг просто взяла меня за руку и повела к лифту. Я сразу же истолковал это с позиций все подозревающего: наверное, пока мы были в ресторане, ее спальню оборудовали фототехникой. Это уже была навязчивая идея, так можно и свихнуться, крыша скоро поедет. Хотя в моем положении надо всегда быть готовым ко всяким пакостям.
Сегодня мне было наплевать. Мы занимались с ней далеко не шифровальным делом, и если нас снимали, то там будут такие сексуально волнующие кадры, что «Плейбой» покраснеет от стыда, но охотно их опубликует.
И все-таки мне нужна была пауза. Я должен был отключиться от своего дела, от этих проклятых врагов с грудями и без грудей, с аппетитной задницей и плоской, как доска. Я сказал Визгуну:
— Три дня выходных. Еду в Александрию. Живу, как на вулкане, вот-вот произойдет извержение. А у меня чутье, как у животных.
Визгун подумал и ответил согласием.
— Давай сообщим нашим врагам, что ты уезжаешь в Александрию. Должен встретиться с торговым агентом. Думаю, в Александрию машина за тобой не потащится. Их интересует тот, кто сядет к тебе в машину и заговорит по-русски, чтобы ты провалился. Наши специалисты нашли микрофон под приборной доской. Завтра утром наговорите с Волошиным подготовленный текст на микрофон, пусть послушают и успокоятся. Текст о домашних в Кейптауне.
Я позвонил Эвелин и сказал с сожалением, что уезжаю на три-четыре дня по делам. Мое сообщение ее очень огорчило. Старушка уже привыкла ко мне.
— ЦРУ тебя не допрашивало? — весело спросил я ее с тайной мыслью.
— Нет, не допрашивало. Даже их посольская подстилка молчит.
Ясно, Джеральдина ничего не сказала Эвелин о нашей встрече — очевидно, боится элементарного скандала, который может закатить ей в припадке ревности Эвелин.
Мне почему-то казалось, что она женщина как раз такого склада, как наша русская баба: надо рвануть за волосы соперницу и обидчицу — рванет. Эвелин будет защищать свое любыми средствами. Как-то после полученного постельного наслаждения она сказала:
— Никому не позволю даже дотрагиваться до тебя. Ты мой, и только мой.
До Александрии за мной шло сопровождение. Визгун хотел знать, будет ли хвост. Слежки не было. Теперь шеф окончательно уверовал в свою правоту, что я напрасно паниковал. Из гостиницы я не стал звонить Визгуну, а вышел к уличному автомату. Но и тут, соблюдая конспирацию, сказал по-английски условную фразу. Шеф ответил, что завтра утром придет в порт «Феликс Дзержинский». Можно проветриться до Магриба.
Это было приятное сообщение. Он сказал мне все это по-русски, но я от радости не потерял голову и конспиративно ответил: «Извините, ошибка», — и повесил трубку.
«Феликс Дзержинский» был комфортабельным теплоходом. На нем было полно иностранцев. Я поднялся по трапу. Здесь не то что у нас — не было пограничного контроля, — но двое дежурных матросов подозрительно глядели на меня.
— Я представляю фирму «Ибис». Иду на встречу с капитаном.
Один из матросов повернулся и сказал:
— Идите за мной.
У одной из кают он остановился и постучал в дверь. На пороге выросла высокая фигура сравнительно молодого человека в морской форме.
— Товарищ третий помощник, этот господин к вам, как вы приказали.
Я переступил порог каюты и почувствовал настоящее блаженство: ни тебе напряжения, ни притворства, лжи, сексуальных контактов с врагами.
— Влад, — представился третий помощник. — Это твоя каюта. Вот тебе деньги, черкни расписку. Кое-что из барахла я тебе принес, мы вроде одного роста. — Он указал на целлофановый пакет на кровати.
Владик мне понравился. Я просто обалдел от той метаморфозы, которая произошла со мной всего за несколько минут, едва я пересек границу.
— Владик, у тебя есть настоящая водка? — Мне так хотелось в эту минуту выпить, но нашей, настоящей водки.
— Конечно! Что за вопрос! — Он открыл холодильник и извлек оттуда бутылку «Посольской» водки. Из зажимов вытащил два тонких стакана и налил их до половины. Достал из холодильника два яблока, разломил — и закуска была готова. Мы чокнулись и молча выпили. Он сразу же налил еще понемногу.